Овернский клирик
Шрифт:
Шаг, еще один… Теперь они стояли лицом к лицу посредине коридора, и я поспешил крикнуть: «Стой!» Кто знает, что будет, если переступить невидимую черту? Я слышал неровное дыхание парня – он что-то чувствовал, хотя и не мог видеть. Несколько мгновений они стояли друг против друга, и вдруг рука призрака начала медленно подниматься. Желтые пальцы распрямились. Странный, неуверенный жест – призрак перекрестил парня, затем окровавленное лицо оскалилось и видение начало таять.
Ансельм все еще стоял у невидимой черты, а я, не решаясь позвать его, пытался сообразить, что делать дальше. Сказать правду? Но я уже знал – нельзя. Молодой парень не зря надел ризу, уйдя от своего прошлого. А теперь прошлое пришло за ним. Кто этот чернобородый? Друг, покровитель? Или враг, простивший его перед смертью? В любом случае следовало молчать. Нет, хуже, следовало солгать. И солгать умно – иначе он поймет.
– Возвращайся, сын мой!
И тут я заметил, что впервые назвал Ансельма «сыном».
– Ну, что там было, отец Гильом? – по тону, нетерпеливому, даже азартному, я с облегчением сообразил, что он ничего не видел и не понял. И слава Богу.
– Я немного испугался. Особенно вначале…
– И не зря, – хмыкнул я. – А ты великий грешник, брат Ансельм! Мне даже негоже говорить, что ты мог увидеть! Ай-яй-яй!
«Ай-яй-яй!» – которое так часто произносил итальянец, заставило его смутиться.
– Не знаю, прошлое или будущее приходило за тобой, но бенедиктинцу негоже иметь такое прошлое, а тем более – такое будущее.
– Женщина?
Я облегченно вздохнул – он клюнул. Оставалось довести дело до конца.
– Твоя догадливость подтверждает, что ты действительно великий грешник. И хватит об этом.
Я неторопливо направился к поджидавшим нас Анжеле и Пьеру. Ансельм заспешил:
– А какая она? Молодая?
– Брат мой! – я перешел на шепот. – Не забыл ли ты устав Святого Бенедикта? Даже если я осмелился взглянуть на нее, то и не подумаю описывать ее прелести. И вообще, отбились вы от рук!
Итальянец смутился и погрузился в раздумья. Нехорошо, когда молодой монах думает о призраке некой прекрасной донны. Но это лучше, чем напоминать ему об окровавленном мертвеце, поднимающем мертвую длань для благословения.
– И чего там быть? – нетерпеливо поинтересовался Пьер. – Чего вы меня не пускать?
– Там в камне проход быть, – хмыкнул Ансельм. – Проход очень узкий быть. Мы по нему туда-сюда иттить. В оном проходе мы никого не встречать.
Нормандец обиженно отвернулся, а я еле удержался, чтобы не дать Ансельму подзатыльник.
– Ну что, пора? – поинтересовался итальянец. – Отец Гильом, кажется, мы недалеко от выхода. Чувствуете – воздух?
Из прохода, темневшего перед нами, действительно веяло свежим ветром. Я велел зажечь оставшиеся факелы.
– Пора.
Брат Петр неторопливо поднялся, но Анжела осталась на месте.
– Дочь моя, – сказал я. – Надо идти.
– Нет… Отец Гильом, давайте вернемся! Мы уже знаем дорогу…
Я удивился – совсем недавно она боялась спуститься в подземелье, где лежат стылые остовы. А теперь…
– А что там впереди? – тут же поинтересовался Ансельм. – Анжела, да не темни!
– Нет! Нет! – в ее голосе вновь слышался страх. – Лучше назад!
– Это ты из-за призраков? – Пьер внушительно качнул «посохом». – Дочь моя, их не надо боять… бояться. С нами отец Гильом есть.
– Вы не понимаете! Это не призраки людей.
Мы переглянулись. Братьям-бенедиктинцам не страшны привидения, но что-то в ее словах заставляло насторожиться.
– А, ты про этих… черных? – вспомнил Ансельм. – Отец Гильом, как думаете?
Что было думать? Там, за толщей камня, уже вечерело. Значит, возвращаться через подземелье мертвецов придется в такое время, когда и на деревенское кладбище заходить не стоит. Под звездным небом как-то спокойнее.
– Пойдем вперед, – решил я. – И да поможет нам Святой Бенедикт!
Анжела больше не спорила, но я чувствовал – ей не по себе. Мне самому хотелось поскорее покинуть мрачное подземелье, и я в который раз пожалел, что девушка не желает ничего рассказывать. Она бывала здесь – и, похоже, не раз. Выходит, Тино-жонглер был постоянным гостем в этих местах?..
6
Проход вел круто вверх. Неровный пол то и дело сменялся ступеньками. По сторонам вновь были ниши, но на этот раз пустые. С каждым шагом воздух становился свежее и чище – мы явно приближались к поверхности. Несколько раз на стенах попадались странные знаки, нанесенные чем-то темным, вероятно, копотью, – то ли буквы неведомого алфавита, то ли грубо выполненные рисунки. По всему было заметно, что этим проходом пользуются чаще, чем тем, что вел в подземелье мертвецов.
– Эге! – Ансельм поднял с пола свечной огарок. – Свежий! Даже пылью не покрылся!
Я взглянул на Анжелу, но та никак не реагировала.
В который раз я подумал, что может связывать дочь Тино-жонглера с обитателями замка. Вначале мне казалось, что Миланец и его дочь – лишь посланцы, доставляющие письма, но теперь начал понимать, что дело не в этом.
– Свет! – Ансельм, шедший первым, не удержался и бросился вперед. Через мгновенье послышался удивленный свист. Мы ускорили шаг, и вскоре стало ясно, что удивило темпераментного итальянца.
Огромная арка – немногим меньше, чем та, что мы уже прошли. Когда-то сюда можно было въехать четверней, но теперь от пола до самого верха проход был заложен аккуратными каменными блоками. Неизвестные постарались на славу – между камней не вогнать даже острие ножа. Но справа предусмотрительные строители оставили небольшую калитку, которую закрывала тяжелая дубовая дверь. Нетерпеливый Ансельм дернул за ручку, затем попытался толкнуть в другую сторону, но дверь даже не шелохнулась. Очевидно, ее заперли снаружи, причем на совесть.