Овертайм
Шрифт:
Представьте себе центр, предположим, Гамбурга. У магазина аппаратуры остановился автобус, и в отведенное время вся сборная Советского Союза бежит от автобуса к прилавку и обратно. Это все выглядело как какое-то издевательство. Но жизнь была такая, что сделаешь? Мы ездили по миру, но ничего не видели, кроме стадиона и гостиницы. Запрещалось пойти погулять. Нарветесь на провокацию. Ходить по улице не меньше чем втроем, чтобы третий мог «стучать». Со стороны казалось, хоккеисты все время на Запад ездили, много денег получали, но сколько из них сейчас нуждаются! А если бы действительно хорошо зарабатывали, наверное, так не бедствовали бы.
Мне повезло; благодаря стечению обстоятельств, хотя я и сам себе помог, я сейчас зарабатываю деньги, позволяющие вести достойную жизнь. Я не зависим ни от кого, мне не надо, чтобы мне выдавали дачу или разрешали купить машину. Многие люди после десятилетий распределителя не умеют сами распоряжаться своей судьбой, наверное, поэтому они
Много в родном хоккее трагедий, много ребят, которые заканчивали, хотя могли и дальше играть. Это в НХЛ если ты не ладишь с тренером и выступил против него, то тебя завтра поменяют в другую команду, но ты не теряешь работу, не опускаешь планку своего материального уровня. А в той жизни ты не мог себе позволить иметь свое мнение. Тем более, ЦСКА — это армия, и если ты выступил против тренера, ты выступил против старшего по званию офицера. Куда могут направить? В лучшем случае в СКА Ленинград, все же высшая лига. Но вряд ли тебя туда отдадут, потому что они вроде бы конкуренты для ЦСКА. Остается СКА Калинин, СКА Хабаровск, СКА Новосибирск — команды первой лиги. Другими словами, из большого хоккея ты вычеркнут. Ты же считаешься призванным в армию, аттестован как офицер, и ты должен в этой армии находиться до окончания выслуги.
Я ничего против армейского спорта не имею, люблю ЦСКА, потому что половина моей жизни прошла в этом клубе. Я получал свои 100 рублей за офицерские звездочки и ни на секунду не сомневался, что так оно и должно быть. Но на гамом деле эта система совершенно кабальная, потому что выхода из нее нормального нет. Ты обязан «отслужить» 25 лет. Но вдруг у тебя не пошла игра, а может, ты тренеру перестал нравиться, вообще решил со спортом попрощаться, а уйти не можешь. И получается, что надо ехать в Хабаровск, как Гена Цыганков ездил, или — в лучшем случае — в Ленинград, как Борис Михайлов, куда угодно, но из системы уже не выкарабкаться.
Стояла весна 1977 года. Мой первый чемпионат мира, Вена. Тогда у нас собралась очень сильная команда по опыту и мастерству. И начали мы турнир прекрасно, а потом игра прямо на глазах развалилась. Не знаю, что случилось, да и трудно мне судить, я же был самым молодым в сборной — всего восемнадцать лет, Константин Борисович рекомендовал меня в первую команду страны, Борис Павлович Кулагин взял меня в Вену седьмым защитником. У Кулагина был выбор: или я, или Биллялетдинов, но удача улыбнулась мне, и я отыграл на чемпионате пять матчей. В состав сборной СССР входили: великолепная «тройка Петрова», «тройка Жлуктова», «тройка Якушева», а еще Мальцев, братья Голиковы, Васильев, Лутченко. В 1977-м им всем было по 28–30 лет, отличный для хоккеиста возраст. Плюс их выдающийся класс, позволяющий сделать из команды идеальную машину. Счастье — попасть в такой коллектив. Этой суперсборной суждено было фантастически выиграть чемпионат мира 1978 года и нелепо проиграть Олимпиаду в Лейк-Плэсиде в 1980-м. Мне кажется, что в истории нашего хоккея это сильнейшая сборная, во всяком случае на моей памяти.
Сразу после чемпионата мира я узнал, что отныне тренером в ЦСКА и сборной будет Виктор Васильевич Тихонов. Не могу сказать, что меня эта новость обрадовала, ведь именно Локтев привел меня в первую команду. Правда, я уже выступал за юношескую сборную, выиграл в ее составе два чемпионата мира среди молодежных команд, собирался играть в третьем, другими словами, открытием меня назвать было трудно. Не помню, боялся ли я за свое место в ЦСКА, думаю, что не очень.
Виктор Васильевич пришел в команду поджарым, подтянутым, кроссы бегал с нами и бегал прилично. Он привел в ЦСКА Балдериса и Капустина. А меня вместе с Сергеем Бабиновым (его как раз привезли из Челябинска) решили перевести из первой «пятерки» в звено Жлуктова. Идея Тихонова заключалась в том, что он начал строить команду по «пятеркам». Я пришел к Виктору Васильевичу: «Почему вы меня убираете из звена Петрова?» Он мне объясняет — Петрову, Михайлову, Харламову пора заканчивать, надо создавать новое первое звено: «И я рассчитываю на то, что вы с Сережей Бабиновым составите в нем пару защитников». Я лезу в бутылку: «Не хочу в другом звене играть, а хочу с людьми, которым я многим обязан. Если вы считаете, что я справляюсь со своими задачами, то оставьте меня с ними». Весь мой запал выглядел по-юношески наивно, и Тихонов быстро прекратил разговор: «Вообще, я не собираюсь с тобой дискутировать. Будешь играть там, где тебе сказали». А я майку первого звена не стал переодевать, и меня выгнали с тренировки. Потом провели собрание, созвали на него всех армейских тренеров, и меня убедили, что так лучше для команды. И я начал играть в паре с Сережей Бабиновым с «тройкой» Жлуктова.
Что изменилось в армейском клубе? В корни заглянуть не могу, я был только на двух предсезонных
Весной 1978 года начался чемпионат мира в Праге. Пока еще в команде оставались старые кумиры. До Праги два года подряд сборная СССР проигрывала мировое первенство: в 1976 году — в Польше и в 1977 году — в Австрии. Что, собственно говоря, и послужило толчком к тем изменениям, в результате которых Тихонов стал главным тренером сборной страны и ее базовой команды — ЦСКА.
Последняя игра в Праге никогда не забудется, самая драматичная из всех, в которых мне пришлось участвовать. Играть в Праге решающий матч за первое место, да еще с чехословацкой сборной! При этом необходимо, чтобы стать чемпионами, выиграть с разницей в две шайбы! После матча Евгений Павлович Леонов, которого мы встретили на стадионе, сказал: «Можно все что угодно прочитать, написать, но придумать такой сюжет — невозможно». Валерий Васильев в том матче получил микроинфаркт. Володя Лутченко лег под шайбу, а она ему попала в глаз — он так и не смог закончить игру. Сергей Капустин вышел на лед с температурой, зашкаливающей за 40°, и играл через смену. Его попросили появиться, потому что он отлично выглядел во всех предыдущих матчах и надо было показать противнику, что мы здоровы и в полном составе. Тот год, по-моему, был юбилейным для чешского хоккея, да и команда собралась сильная, как никогда. Мы выиграли 3:1. Как раз с разницей в две шайбы. Голы забили; и петровская «тройка», и жлуктовская, и мальцевская. И Третьяк отыграл фантастически. В общем, выиграли самый трудный чемпионат мира.
Я думаю, с этого пражского чемпионата Тихонов и получил карт-бланш в советском хоккее. Виктор Васильевич не раз потом повторял: «Мне даны все полномочия, и я, в интересах сборной, сделаю все, что сочту нужным. Потому что интересы сборной — это интересы государства». После Праги он провел несколько акций устрашения, пару человек выгнал сразу. Хоккей в СССР вступил в завершающую тоталитарную фазу.
Понимаю, что бы я ни говорил о Тихонове, все будет восприниматься через призму моего с ним конфликта. Но если отвлечься от него, то надо помнить, что команда ЦСКА и до прихода Виктора Васильевича была в стране лучшей, и сборная (Чернышов, Тарасов) уже всех приучила к постоянному чемпионству. Спору нет — человек пришел квалифицированный, но не первооткрыватель. Меня не раз в Америке спрашивали: «Как ты оцениваешь Тихонова?» Я отвечал так: «Результаты у него отличные, но если бы тренер в Лиге имел такие возможности, как он в СССР, — брать любого игрока в любое время в свою команду… то вряд ли Тихонов был бы заметен по сравнению с другими. Плюс еще полная государственная поддержка. На сборную научные институты работали. Все экспериментальные лаборатории базировались на ЦСКА. Армейский клуб походил на полигон, где спортивная наука проводила испытания. Люди работали, защищали диссертации, кстати, как они говорили, заодно писали диссертацию и сыну Виктора Васильевича, и ему самому. Я не собираюсь отрицать заслуги Тихонова, результаты же налицо. Но мне кажется, что почти десяток ведущих тренеров в бывшем Советском Союзе с такими, как у него, правами и возможностями показали бы результат не хуже…
В январе 1979 года я получил травму спины и провалялся три месяца в госпитале. В субботу вечером, накануне старого Нового года, меня привезли на носилках из Голландии и бросили в коридоре, так как свободных мест в палатах госпиталя имени Бурденко не оказалось. Кровать попалась слишком высокая, и, доставая из-под нее «утку», я чуть не разбился. А подать было некому: девочки-медсестры и санитарки отмечали праздник.
Двигаться я не мог, ниже пояса ничего не чувствовал. Пришел дежурный врач-полковник, сел ко мне на кровать. А рядом мои кроссовки «Адидас» стояли, нам их в сборной только-только выдали, зеленые такие, необычные, со светящимися отражателями. Я ими так и не успел попользоваться. Они всем бросались в глаза, тогда хорошая спортивная обувь была чем-то особым, для избранных, как и фирменный спортивный костюм, который я тоже привез из Голландии. Полковник смотрит на кроссовки: «Да-а-а, хоккеист. Да-а-а. Дела твои плохи, парень, похоже, о хоккее забудешь. Играть больше не сможешь. Не то что играть, тебе хозяйственную сумку нельзя будет носить в одной руке». Я его матом обложил, выгнал. Прибежал персонал меня успокаивать.