Овертайм
Шрифт:
Когда сам присутствуешь при родах, ощущения такие сложные, что их невозможно описать. Видишь, как рождается новая жизнь. Через несколько минут мне дали подержать дочку, большего счастья я в жизни не испытывал. У нас не принято отцу находиться при родах, здесь — в порядке вещей. Наблюдение за рождением собственного ребенка, мне кажется, даже укрепляет семью. Совершенно иное и отношение к жене, когда ты видишь, с какими муками все происходит. В Москве — увезли за неделю, потом выходит жена, выносит тебе ребенка. А здесь ты не только переживаешь роды, в какой-то степени сам в них участвуешь. У американцев целая программа — за месяц до родов женщина ходит с мужем на курсы, их обучают: ее — как надо дышать, его — как надо помогать жене.
Из госпиталя я позвонил сначала теще, потом в Москву, маме, сказать, что у нее родилась внучка. И еще я сказал маме, как я ее люблю, зная теперь, чего ей стоило мое рождение, как женщине дается материнство. Мама расплакалась.
Анастасии бирочки разные повесили и увезли. Ладу перевели обратно в палату, а мне принесли туда раскладушку, была уже глубокая ночь. С утра я купил огромный букет цветов, притащил его в госпиталь. Потом друзья начали приезжать. Ребенка принесли, а в палате куча людей, полная антисанитария. Я старался их от дочки отгонять, а они обижаются, галдят, что это здесь нормальное явление. Целый день принимали гостей, друзей, хозяин команды и генеральный менеджер прислали по корзине цветов. Пришлось специально машину заказывать, чтобы все цветы перевезти домой.
Заехал
Наша жизнь круто поменялась: появился еще один человек в доме. Настя перевернула весь наш быт. Огромная ответственность перед маленьким существом. Куча вопросов сразу появилась, какие няни, какие детские сады? Какое расписание? Говорят, что были и крики по ночам, но, честно скажу, я спал и ничего не слышал. Мое дело — будущее ребенка, его финансовое обеспечение. Как ни странно, ответственность за судьбу дочки, за нашу семью придала мне жизненной уверенности.
Через три недели после рождения дочки мы решили лететь в Москву, показать ее моим родителям, и столкнулись с проблемой американского паспорта. Ребенок, который родился в Америке, автоматически получает американское гражданство до исполнения двадцати одного года, а если кто-то из родителей или оба неграждане США, то он имеет право на выбор. Свидетельство о рождении Анастасия получила американское, потом на основании этого свидетельства получила и паспорт. Три недели всего ребенку, а у нее уже фотография в паспорте. В советское посольство приехали, говорим, ребенок у нас американец, а мы собираемся в Москву. Там сразу шум, гам, скандал. «Надо советское свидетельство о рождении получить, иначе ты не можешь везти дочку в Россию. Нужно делать приглашение, если она поедет по американскому паспорту». Я спрашиваю, какие вопросы, дайте нам родное свидетельство о рождении. Выписали за 100 баксов, и с этим документом мы повезли Настю в Москву в августе 1991 года.
Девочка она хрупкая, но не капризная, хотя достаточно чувствительная. Летом 1996 года всей семьей, как обычно, часть отпуска провели в Москве. Я подписал новый контракт с «Детройтом», потом со сборной России уезжал на Кубок мира, после Кубка должен был возвращаться в Детройт искать новый дом, затем в него переезжать. Мы с Ладой решили отправить дочку прямо из Москвы к бабушке с дедом (к маме и отчиму Лады) в Австралию, они там прожили семь лет и только совсем недавно перебрались в Канаду. Бабушка с дедом известные тренеры по спортивной гимнастике, отчим Лады, Андрей Федорович Родионенко, не один год проработал старшим тренером сборной Союза. И в Австралии, и теперь в Канаде он возглавлял национальные сборные. Теща и Андрей плотно посадили внучку на тренировочный режим, водили каждый день в зал, но внучка-то единственная, чувствует, что может делать все что угодно, даже в зале сборной Австралии. Она когда хотела — занималась, когда хотела — дурака валяла.
Если Анастасии не уделяешь внимание, она становится упрямой, ее трудно заставить что-то сделать. Такая черта характера — к ней должно быть постоянное внимание. Настя оказалась самой маленькой в группе девочек, которые тренировались уже год. После двух месяцев занятий включили Настю в соревнования среди семилетних. Никто не думал, что она что-то способна выиграть, тем более что ни одной композиции она ни разу на тренировке не показала до конца, только фрагменты. Бабушка рассказывала, что Настя всегда, когда приходила в зал, первым делом кувыркалась, баловалась, со всеми шутила и обнималась…
Иногда мы с Ладой думаем, что надо как-то ее переделывать, потому что она уж слишком доверчивая, и в том мире, в котором мы живем, ей будет непросто. С другой стороны, жалко ломать ей характер, настолько она восприимчивая к другим и очень легко сходится с детьми.
В общем, Настенька пришла на соревнования, но с первого шага, как только вошла в зал, стала собранной, ни с кем не шутит, со всеми официально здоровается. Выполнила она упражнения на брусьях, бревне и вольные, показала все, что умела, и, к восторгу и удивлению бабушки с дедом, выиграла первое место. Конечно, не потому, что она их внучка. Позвонили они нам, рассказывают о победе, и это известие меня обрадовало. Хорошо, что она проявила характер именно в соревновательный момент, когда это необходимо. Значит, есть надежда, что с таким характером из нее что-то получится. Я не говорю о спорте, такой характер в жизни пригодится.
Анастасия прилетела из Австралии и привезла диплом, где написано, что «Стеси Фетисов» выиграла соревнования по гимнастике в таком-то году в Австралии, в таком-то регионе.
ЛАДА: День у дочки загружен до предела. Она много и тяжело работает на протяжении всей недели. Мы решились на такое расписание, исходя их собственного опыта. Мы оба знали с детских лет нагрузку от постоянных тренировок, я тоже, с шести, серьезно занималась в гимнастическом зале. В будущем то, что она с детства знакома со спортом, ей не помешает. Ни в восемнадцать — в университете, ни в четырнадцать, когда ее позовут на дискотеку, а она должна будет помнить про утреннюю тренировку.
Вот обычная неделя нашей семилетней дочурки. С 9 утра до 16-ти — школа. В понедельник, один час с 18-ти — плавание, а во вторник два часа гимнастики. В среду один час тенниса с личным тренером, в четверг один час русского языка, благодаря этому она читает по-русски (в школе у них испанский), в пятницу — теннис, в субботу — час плавание, час — теннис и еще один час — гимнастика.
Спать Настюха ложится из-за больших нагрузок в восемь, потому что встает в семь утра. В субботу вечером к ней приходит обычно Алиса и играть они могут до десяти, порой до одиннадцати, так как в воскресенье — день отдыха и она отсыпается.
Мы стараемся, чтобы телевизор она смотрела поменьше, она и так нагружает себя компьютером, моделирует на нем одежду для Барби. Более или менее мы разрешаем ей сачковать на гимнастике. Наступят каникулы, Настенька поедет к дедушке и бабушке, и там в зале они научат ее за неделю всему тому, что в группе изучали четыре месяца.
И тем не менее Слава считает, что я дочку очень балую. Но я бы не сказала, что она избалованная девочка. Правда, был случай, когда ей купили игрушки и они были сломаны в тот же день. Тогда я собрала их в пакет и сказала, что мы отдадим его детям, у которых нет возможности иметь такие дорогие игрушки. Я посадила ее в машину и повезла в район, где живут бедные, где дома в плохом состоянии, где дети играют на улицах совсем не в таких нарядах, в каких она ходит. Сейчас у нас игрушки не ломаются и куклы не раздеваются. А то как новая кукла, так она в первый же день раздета, вся ее одежда неизвестно где, а голова уже с остриженными волосами. У детей рано или поздно такой вандализм проходит, но мне хотелось, чтобы она с малых лет умела сохранять вещи.
Недавно в школе им дали задание: они должны принести два доллара на данейшн — подарки бедным детям, чтобы им купить игрушки. Но эти два доллара они должны заработать сами. И предлагается; вынести мусор за 25 центов, убрать свою постель утром еще за 25 центов, помочь подмести пол тоже за 25 центов или посидеть с маленьким бэбичкой, поиграть с ним час за два доллара. У нас со Славой взгляд на жизнь другой. Ребенок должен убирать постель сам, а не за деньги, ребенок должен дома помогать без того, чтобы я ей за это платила, и не очень
Я предупредила учительницу: «У нас в доме за работу, которую ребенок должен делать каждый день, деньги не платят». Мы нашли другой выход: так как здесь все борются за экологию, мы Настеньке объяснили, что когда она собирает баночки, конечно, не по улице, а те, из которых пьет дома — спрайт, джинджерел, — складывает их в пакет и несет сдавать в магазин, там есть специальные автоматы, а каждая баночка стоит пять центов, то она спасает землю от загрязнения и жизнь на нашей планете. Со своей подружкой они собрали все банки, какие у нас накопились, и пошли их сдавать. Так Настенька заработала два доллара тридцать центов. Обе были ужасно довольны и счастливы. Два доллара она принесла домой, потому что знала, что должна их взять в школу. А к тридцати центам папа ей что-то добавил, они вместе ездили сдавать банки в магазин, она купила себе жвачку, была необыкновенно горда и всем сообщала, что помогает очищать окружающую среду.
Нам с дочкой предстоит по программе еще и работа на кухне бесплатных обедов. Родители должны готовить и разливать супы, а дети разносить тарелки. Им полагается увидеть и другую сторону жизни.
Мне не очень нравится принятое здесь кляузничество. Мы росли — в школе ябед презирали. Я пытаюсь объяснить это Насте, но она меня не очень понимает, потому что для нас какие-то вещи кажутся неприемлемыми, а для американцев — норма жизни. Возможно, и им какие-то наши правила кажутся странными. Я пошла со своей приятельницей Айрин на хоккей. Есть правило, да и на билете написано, что зрители не имеют права снимать игру. Рядом с нами сидит парень с включенной камерой. Айрин встает посреди периода, зовет секьюрити, тот к нам спускается, забирает у парня камеру, вынимает из нее пленку, а его выгоняют с игры. Я ей говорю: «Зачем тебе это нужно? Откуда ты знаешь, какая ситуация у человека? Может быть, у него кто-то в больнице лежит. Представь себе, у него брат или отец — болельщик, лежит в больнице, может быть, он хочет, сняв игру, обрадовать родного человека». — «Нельзя, — мне отвечает Айрин, — это не положено, он не имеет права».
С нами однажды произошел интересный эпизод. Мы только год как приехали в Америку. Пришли к нам в гости Андрюша Чесноков, Саша Розенбаум, в общем, собралась такая разношерстная шумная русская компания; артисты, журналисты, спортсмены. Час ночи, гости начинают разъезжаться, все приехали на машинах, около дома их штук шесть. А как русские обычно уходят? Они прощаются, но сразу не расстаются. И прощание продолжается на каждой ступеньке, тем более что Андрей улетал куда-то на турнир, а Розенбаум обратно в Россию. Все хором говорят, целуются, рассаживаются по машинам. У нас в Вест-Орандже один из самых тихоньких, спокойненьких районов. Через пять минут и с одной стороны улицы, и с другой подкатывают две полицейские машины. Из них никто не выходит, просто стоят. Подождали, пока все расселись по машинам, разъехались, мы зашли в дом и закрыли дверь, и только после этого полицейские уехали. Видимо, кто-то из соседей позвонил и сказал, что здесь у нас шум какой-то.
А в Москве стальную дверь в квартиру к моей знакомой автогеном вырезали (она ключи потеряла), так никто из соседей на площадку не вышел. Так что еще не факт, чьи правила лучше. Правда, эти сомнения касаются только нас, родителей. Насте ведь не надо даже было адаптироваться к новому обществу. Она здесь родилась, она учится в американской школе, распевает их песенки и не задумывается: «Как у них, как у нас?» Много есть «мелочей», которые Настя из-за разницы жизни в двух странах не понимает. Здесь все детям улыбаются, все с ними здороваются. Если ты переходишь с коляской улицу, машины остановятся и тебя обязательно пропустят. Пока не перейдешь на другую сторону, машина не тронется — будет ждать. Люди, идущие навстречу, обязательно посюсюкают с ребенком, сделают ему комплимент, чем-то угостят. Я дочку учу: «Возьми конфету, скажи спасибо, но никогда ее не ешь» — потому что везде ненормальных хватает. Было несколько случаев, когда травили конфеты и дети попадали в больницу. Настенька со всеми здоровается, со всеми общается. Мы приехали в Москву, она так же идет со мной по улице, всем улыбается и говорит: «Хай». И ребенок через десять минут, глядя на меня большими глазами, спрашивает: «Мама, почему все такие недобрые? Почему мне никто не улыбается?»
Мы живем в центре Москвы, и пока Настенька всем около Пушкинской площади улыбалась, единственный, кто ей ответил, — девочка лет восемнадцати, которая остановилась и сказала: «Хай! А ты что, по-английски говоришь, такая маленькая?» Настенька так за нее и зацепилась, я ее еле оттащила. «А ты будешь моей подружкой? А ты будешь со мной играть? А ты будешь со мной разговаривать? А я здесь не живу, я вот только-только приехала».
Через пару дней мы с ней пошли гулять, и она взяла с собой Барни — игрушечного динозавра, который, если нажимаешь ему на лапку, поет песенку. Мы гуляли в скверике, а рядом играла девочка Настиного возраста, может, на полгодика старше. Она не могла оторвать завороженного взгляда от этой игрушки. Настенька ко мне подходит: «Мама, этой девочке очень нравится Барни». Я ей говорю: «Вот и подари его девочке». — «А у меня тогда не будет Барни, если я его подарю». — «Зато теперь Барни будет жить в Москве». Настя подходит и отдает игрушку со словами: «Это мой тебе подарок». Девочка подхватила динозавра, но надо было видеть ее маму. Она дернула за руку дочку так, что та подлетела. Там, в полете, ребенка развернула на 180 градусов и ушла с детской площадки. Я в шоке, а у Насти истерика: «Почему она мне не сказала спасибо? Почему она ушла?»
Но, с другой стороны, у нас дети более развиты. Даже не то что развиты, наверное, образование более обширное. Я бы с удовольствием учила дочку в Москве. Спорт, балет — все это на несравнимо высоком уровне. И в то же время я хочу, чтобы она вышла на улицу и спокойно играла. Мы спустились погулять в нашем московском дворе — огромные занозы в качелях. Или железная труба на детской перекладине торчит. Труба оторванная, отломанная, и никто ее не приварит, никто не починит. Никого не волнует, что на нее может напороться ребенок.
Я имею право так резко высказываться потому, что тридцать лет прожила в Москве. Там выросла, там все мое, там все родное, там мои корни, и деревья там мои, и улица моя, все мое, даже пыль.
Ребенок тяжело нам достался. Друзья считают, что мама и бабушка ее балуют, на что Лада отвечает: «Ну а кто же ее тогда будет баловать?» Я стараюсь насколько могу выглядеть строгим отцом, но Настенька такая очаровательная девочка, и когда она смотрит тебе в глаза, кажется, ты готов отдать ей все, что она попросит. В глубине души я, конечно, осознаю, что нельзя этого делать, поэтому стараюсь не расслабляться, но в то же время стараюсь понапрасну не докучать ей наставлениями. Я совершенно уверен, что ребенок с самого начала должен воспитываться с правильным пониманием жизни. То, что у нее сейчас много всего, вовсе не значит, что это есть у всех, и она должна это ценить и понимать, что ей повезло.
К счастью, я имею достаточно времени, а не раз в месяц — сел, поговорил, все объяснил, — чтобы общаться с дочкой. У Лады даже какая-то ревность появляется, она стирает, готовит, всюду Настю возит, а дочка больше привязана ко мне. Впрочем, мы заметили (не знаю, хорошая это черта или нет), что она внешне никак не показывает свои привязанности. Меня очень удивило, когда это проявилось в первый раз. Анастасии было не больше трех, и теща предложила взять ее к себе, чтобы мы на пару недель куда-нибудь съездили отдохнуть. Я долго не соглашался, но меня уговорили. Отвезли их в аэропорт. Настя нас поцеловала, потом пошла в самолет, не обернувшись ни разу. То же самое случилось, когда она улетала от бабушки и деда из Австралии. А здесь, в Детройте, вроде бы забыла про бабушку, не интересуется, как дед. Нам кажется, она все переживает внутри. Может, это моя черта характера, она все держит в себе и не проявляет никаких эмоций. Из-за этого Лада частенько расстраивается.