Овидий в изгнании
Шрифт:
– Джентльмены, – сказал сантехник, – как можно понять, у нас здесь будет много дел, но с этого, я полагаю, следует начать, чтобы поднять всем настроение.
Он ядовито посмотрел на истерзанного почтового лангуста, как бы говоря: «Я не прощаюсь», щелкнул пальцами, чем вызвал поспешное движение двух официантов с голубым пером, решивших, что это к ним, и растворился в напоенной великими биографическими открытиями атмосфере столовой.
В это время Ясновид, вышедший за хлебом, потому что обедать было не с чем, забрел в скобяную торговлю и, качая авоськой, праздно смотрел на калебасы, способные удовлетворить самого взыскательного любителя, гейзерные
– Ну, здорово, Митяй, – гулко сказал он Ясновиду, брызжа пеной по камням. – Давно не видались. Как жизнь молодая?
– Здорово, Василий, – приглушенно сказал Ясновид, стесняясь на виду у людей разговаривать с фонтаном. – Это ты, что ли?
– Пригаси дедукцию, ослепну, – посоветовал сантехник, и Ясновид уверился, что это он.
– А что ты там делаешь?
– Митя, – сказал сантехник, – мы оба торопимся. Я не буду тебе объяснять, что я тут делаю, потому что через несколько минут ты тоже будешь это делать. Если тебя люди конфузят, делай вид, что к русалке прицениваешься. Смотри, какой хвост. У Барби не было такого. Прелесть что за хвост.
– Отличный хвост, – сказал Ясновид.
– Брать будете? – спросила продавщица.
– Нет пока, – сказал Ясновид. – Но все равно спасибо.
– Ты скажи мне, друг дорогой, вот что, – продолжал сантехник. – Я слышал, ты свое счастье потерял?
Ясновид счел его тон непристойным.
– Потерял, – холодно ответил он, делая вид, что его отношения с русалкой приобрели конфликтный характер и что, возможно, им стоило бы какое-то время пожить отдельно друг от друга. – И полагаю, что это не твое дело. А Санек мог бы и не распространяться.
Сантехник не счел нужным отзываться на его холодность.
– А какого лешего, скажи мне, ты тогда сидишь? – осведомился он. – Ты счастье горем хочешь вернуть? Второй день ведь уже, если не ошибаюсь? Что вот ты сейчас собирался делать?
– Я за хлебом ходил, – ответил потерявшийся Ясновид. – Полбуханки и нарезного. Обедать не с чем.
Сантехник, у которого терпение не входило в число развитых добродетелей, шумно вздохнул.
– И это человек, без отдыха пировавший с дружиной удалой, – вымолвил он. – Буй тур, можно сказать. Полбуханки отменяются, – официально сказал он. – Там тебя покормят. И пироги еще остались.
Ясновид хотел спросить, где это еще остались пироги, но сантехник осерчал: «У меня ноги промокли! – кричал он. – Что за человек! Другие бы торопились! Твое счастье за столом тебя ждет, есть не начинает! Сейчас, говорит, Ясновидушку только дождемся!»
Хотя это не лучший способ, чтобы в голове все улеглось, но Ясновид ею потряс. «Василий, дорогой, повтори, – произнес он трепетным голосом, – ты видел мою Прелесту?»
– Видел? – кричал Василий, блеща глазами. – Лангустов ел с ней! Свежую почту крючком выковыривал! Серебряным!
Ясновид пропустил мимо ушей его гастрономическую гордость. «Я же уверен был, что она…» – бормотал он. «А она была уверена, что ты! Ныряй!»
Ясновид колебался.
– Ты на себя посмотри! – кричал сантехник. – Нет человека, более чуждого скобяной торговле! Не строй иллюзий, кофеварки тебя отторгнут!
Ясновид оглядел себя и громко подавился. На нем был черный дублет, жесткий кружевной воротник и бархатный плащ, обшитый жемчугом, а сломанный клинок на тяжелой рукояти заменил авоську в правой руке. Люди, бродившие по салону, отпрянули. Здесь все для него было кончено, он подпрыгнул и кинулся в синие струи. Тот, кто впоследствии купил-таки этот водопад, в одиночку или оптом, при большей внимательности мог бы заметить сладкую мечтательность в русалочьих глазах, как если бы она сожалела о чем-то невозвратно скользнувшем мимо нее с фазаньим пером на берете.
В качестве автора этой главы обладающий не только правом на каламбуры, но и другими сверхчеловеческими способностями, Средний сантехник с выражением плохо удерживаемого торжества вошел в столовую, где его друзья размышляли над письмом. Они подняли глаза.
– Надеюсь, у вас остались пироги, – начал он, – поскольку человек, которого я осмелился ввести в наше общество, явился сюда лишь под тем условием, что пироги будут. Я оторвал его от батона нарезного, и мне кажется чрезмерной жестокостью лишать его сегодня удовольствий от еды вообще.
– Вот тут штуки три, – сказал единорог, обеими руками снимая их со своего рога на тарелку.
– Прекрасно, – отозвался сантехник. – Заходи, – адресовался он к двери.
Вошел Ясновид.
Владычица морская – как всем показалось, медленно, очень медленно – поднялась из-за стола. Удивительное безмолвие затопило столовую. Взоры их лились и руки тянулись друг к другу. «Неужели», – выдохнули они.
– Джентльмены, – негромко обратился сантехник к товарищам, – я предложил бы выйти, как из соображений скромности, так и потому, что иначе я не найду в себе способностей описать увиденное. Не знаю, как это удавалось прежнему автору.
Они вышли.
Когда же невыразимая радость превратилась в спокойное одушевление, все снова сошлись за прерванным обедом, которому теперь суждено было зваться в учебниках Обедом Четырех, к Которому Присоединился Пятый, и вернулись к недочитанному письму. Владычица морская взялась изложить то, что было им известно, и то, о чем они могли догадаться.
– Речь, как видим, идет о столе, – сказала она. – Известном обеим сторонам, а то и еще кому-нибудь. The table. Зная цель путешествия Репарата, можно предположить, что он сообщает: «Я нашел стол». Mensam inveni. А дальше указывается, где именно.
– Это сложно будет восстановить, – сказал Ясновид.
– А мы попробуем, – ласково откликнулась она. – Недалеко от. Недалеко от чего-то, и там есть еще что-то глубокое в женском роде.
– Может быть, просто недалеко от чего-то глубокого? – спросил сантехник.
– Нет, – покачала она головой. – Иначе было бы profundissima. Надо вспомнить из местной географии что-то глубокое недалеко от чего-то известного.
– Это же не составит сложностей? – спросил Генподрядчик.