Ойкумена

Николаев Игорь Игоревич

Карта была бы закрашена ровным черным цветом. На щепке не было ничего, лишь сглаженный временем, едва заметный след от зубастой пилы, что некогда отхватила кусочек от ствола.

Несколько минут адепт сидел молча и неподвижно, как будто результат гадания обратил его в камень. Затем собрал руны по одной и затянул шнурок так, словно хотел спрятать внутри все зло мира, не дав ему вырваться наружу. Решительно откинул капюшон и сбросил с плеч рясу, словно ткань душила, обволакивала тяжким грузом.

В свете лампы кожа адепта казалась пепельно-серой, чуть-темнее своего настоящего света, а волосы, подстриженные чуть выше плеч, наоборот - светлее. Поэтому со стороны могло представиться, что это не

молодая женщина с кожей необычного сероватого оттенка, а статуя из драгоценного серого мрамора. Впечатление усиливалось нечеловеческим скульптурным совершенством и симметрией лица. При одном лишь взгляде вспоминались полотна старых мастеров Империи, владевших тайной бриллиантового сечения и пропорций фигуры. Это лицо было настолько идеально, что даже не казалось красивым. Скорее зловещим, потому что мир смертных не в состоянии породить нечто столь завершенное. Тонкие бледные губы, почти сливающиеся по цвету с кожей, молча шевелились, словно читая молитву, но то была не молитва.

Лицо ее светилось красотой демона. Зато жест, которым женщина погладила виски, наоборот, оказался очень человеческим и понятным. То было движение усталого человека, который старается привести в порядок мысли и перехватить в зародыше нарождающуюся головную боль. В тени от ладоней глаза прорицающей вспыхнули мягким жемчужным светом, без зрачков. Она подняла голову, посмотрела на низкий потолок пещеры, сухой и тщательно очищенный от давних рисунков, что оставили некогда первые служители Параклета-Утешающего.

– Добро пожаловать, Искра, - прошептала пепельнокожая магичка с глазами жемчужного цвета.

– Добро пожаловать...

Часть первая

Мы больше не в Канзасе...

Глава I

'Дорогой дневник'

"Дорогой дневник"

Перо зависло над страницей, чуть подрагивая острым жалом. Что писать дальше, было решительно неясно.

Елене не спалось. Причем ее охватила не просто бессонница, а странное ощущение зыбкости, нереальности происходящего. Больше всего это походило на рассказы Деда о своем втором инфаркте, когда измученный организм, обколотый лекарствами, не мог ни уснуть толком, ни выплыть из туманного марева. Дед в свое время едва не пошел по стезе литератора, но послевоенная пора оказалась беспощадна к мечтам, и талантливый юноша стал обычным медиком. Стал, но живость языка сохранил, так что любая история в его устах звучала словно эпос. Даже если речь шла о вещах весьма и весьма неприятных.

Покрутившись под одеялом три с лишним часа, Елена решила, что, наверное, хватит превозмогать непревозмогаемое, и коли сон бежит, надо что-нибудь сделать.

Умылась, походила по квартире, пустой до следующего полудня, то есть до возвращения родителей из поездки. Посмотрела в окно. заварила полулитровую кружку кофе. Выпила, разбавив хорошей порцией сливок. Смахнула пыль со скрещенных рапир, украшавших стену над каминной полкой. Конечно же, вставить настоящий камин в городскую квартиру не имелось никакой возможности, однако отец постарался и создал очень хорошую имитацию, которая приятно разнообразила интерьер. И старые добрые 'Динамо' 1970 года смотрелись над псевдокамином гораздо лучше, чем просто на ковре.

Лена улыбнулась, вспомнив спор насчет того самого ковра и вопль разгневанного Деда 'Мещанство!'. Старый медик умел сказать так, что пафосное слово смотрелось к месту и без напыщенности. Жаль, что нет его больше с семьей... Три года уж как нет.

Не спалось. Но и не бодрствовалось. Ощущение нереальности происходящего накатывало, побуждая сделать что-нибудь необычное, странное. Что-то такое, от чего стало бы ясно - это не

сон, это явственная явь, настоящее не бывает.

Например, можно завести дневник. Отчего бы и нет? Благо подходящая тетрадь, кажется молескин или что-то в том же роде, с рюшечками и милой картинкой уже два с лишним года лежала в дальнем углу шкафа. Нужды в ней никак не возникало, потому что Лена пользовалась только блокнотами на пружинках, из которых так удобно было без всякой жалости рвать использованные, уже бесполезные листы. А вот для дневника красивая, очень "девочковая" тетрадка в самый раз. Ну и для такого случая можно воспользоваться специальным каллиграфическим пером, наследством Деда.

Но вот беда - дальше двух простых слов дело не пошло. Большая черная капля собралась на кончике пера, а Елена все никак не могла решить, что же написать дальше.

"Дорогой дневник"...

* * *

Всякий, кто живет с Профита, знает, что вниз лучше всего спускаться вчетвером. Трое - слишком мало, ежели доход случится, добро толком не унести. А если кого еще и зацепит, то раненый да еще тот, кто его наружу потащит, вот минус две спины и четыре руки, которые уже не навьючить, не нагрузить торбами из плотной кожи с заговоренной прокладкой. Хотя конечно всякое бывало, но, как правило, тот, кого достали во тьме - не боец и не носильщик. А вытащить надо - во-первых, обычай, во-вторых, боги велят, в-третьих, пока живой - точно не подымется и не побежит догонять бывших товарищей...

Да, трое - слишком мало. Четыре бойца - в самый раз. Конечно можно и побольше, многие лихие парни меньше чем вдесятером за Профитом не спускаются, но тут дело хитрое, тонкое. Внизу, как правило, шире чем вдвоем по фронту не построишься, а бывает, что одному едва-едва протиснуться. Так что когда напрыгнет (а напрыгивает всегда, поэтому все разнообразие в том, кто именно скакнет на сей раз), биться толком смогут лишь один-два впереди идущих. И встает, как сказал бы командный алхимик Бизо - "животрепещущий вопрос" - зачем платить больше тем, кто в драке не участвует?

Таким образом, четыре человека - правильное число, проверенное временем. Если у всех руки растут правильным образом, то вполне хватает, чтобы навалять как следует любому, кто укрывается во тьме подземелий, высматривая охотников вертикальными зрачками, фасетками или вообще не выглядывая слепыми бельмами, а выслушивая чутким слухом. А ежели кого четыре сработавшихся бойца не уделают, против того и вдесятером выходить смысла нет. И это тоже проверено временем.

Опять же, чем меньше рож в бригаде, тем сподручнее уносить ноги, толкотни в тесных подземельях меньше. А для того, кто живет с Профита, способность бежать быстро и далеко так же важна, как умение ловко махать топором. С мечом то вниз только дурак полезет... да и откуда у бригады деньги на хорошие мечи?

Но пять бойцов - тоже сойдет. Как сейчас. Тем более, что темноволосая Шена идет только за половину и по кондициям, и по оплате.

– Огня, - буркнул Сантели, крутя головой.
– Больше огня!

В руке у командира чадил хороший факел, не выгоревший и до половины, но алхимик понял, о чем идет речь.

– Не выходит, - виновато покачал головой Бизо, водя ладонью вокруг лунного кристалла. Ладонь была грязная, с широкими черными бороздками под обломанными ногтями, а кристалл старый, помутневший и к тому же с трещиной. Но еще совсем недавно он источал достаточно света, а теперь едва мерцал, как будто самая паршивая свечка. Алхимик шептал под нос проверенные, надежные слова, стучал по кристаллу, гладил его, словно бедро юной девственницы (на которую у него все равно никогда не было денег, но, как известно, в мечтах все кажется слаще и желаннее).