Озарение
Шрифт:
— Чего не начинаешь? — услышала она вопрос.
— Сейчас начну. Нужно после всего сосредоточиться, — ответила Дана.
— А я думал, что наоборот, легче работать. Ты давай-ка быстрей, времени мало. Через полчаса у меня встреча.
— Как через полчаса! — охнула Дана. — Я же ничего не успею.
— Так, постарайся, я тебе деньги так что ли плачу.
Дана взглянула на него и взялась за кисть. Этот гад в одном прав: ей надо спешить. Она сегодня еще пойдет по одному адресу, где может находиться Юлий.
49
Чтобы
Но Дану пугало одно обстоятельство, она нисколько не сомневалась, что очередной сеанс у них опять начнется с секса. А она не только больше не хотела его с ним, она просто испытывала отвращение только от одной мысли об этом. Это было для нее удивительно, ведь во время своего первого к нему визита, в какой-то момент почувствовала непреодолимое вожделение. Во второй раз непреодолимого вожделения уже не испытывала, было нормальное желание. А сейчас полное неприятие Гребеня в качестве сексуального партнера.
Вот незадача, сетовала на себя Дана, что же ей в таком случае делать? Отказаться от дальнейшей работы? Но в таком случае она не только лишится денег — это она еще как-то переживет, но не завершит портрет, который обещает стать лучшим ее произведением. А у нее удачных полотен совсем немного, а есть быть точнее — совсем мало. По большому счету ей нечего предъявить миру. Не считать за успех то, что делает от ее имени Нефедов. Других она обманывать можно, но ей-то самой известно, как все обстоит на самом деле.
Возникшая дилемма сильно портила настроение Даны. Она через каждые десять минут принимала прямо противоположные решения: идти — не идти на сеанс. Временами она впадала в самое настоящее бешенство. Ну, почему ей так жутко не ведет: возник Юлий исчез, получается хороший портрет, так оригинал грубиян и мерзавец, которого видеть-то не хочется, не то, что с ним трахаться. Нельзя как-то сделать так, чтобы не возникало бы подобных противоречий? Если у нее есть ангел-хранитель, то мог бы и постараться. А если он не старается, зачем он ей не нужен.
От этих печальных мыслей Дану отвлек телефонный звонок. Когда она услышала в трубке голос Болтнева, то обрадовалась так, словно продала картину за миллион долларов. Ну, по крайней мере, за десять тысяч.
Они быстро договорились о встрече, Дана стремительно оделась и полетела к нему на свидание.
Болтнев ждал ее за столиком в кафе.
— Что тебе заказать? — спросил он.
И только тут Дана вспомнила, что из-за всех этих перипетий не ела полдня. И сразу же почувствовала сильный голод.
— Что-нибудь, где много мяса, — попросила она.
Болтнев рассмеялся и подозвал официанта.
Дана
— Ты что вообще не ешь? — не выдержал он.
— Ем, но не всегда, — ответила Дана, вдруг осознав, что ведет себя не совсем адекватно.
— Чем же ты так занята, что не хватает времени на еду?
— Работой.
— Да, это весомый аргумент, — согласился Болтнев. — Твои последние картины вызвали определенный интерес.
— Вот потому и приходится работать так, что некогда есть.
— Странно все это, — задумчиво проговорил Болтнев.
— Что именно Евгений Дмитриевич?
— Мы же договорились, ты называешь меня Женей.
— Что именно Женя? — повторила вопрос Дана.
— Эти последние твои картины. Они совсем не свойственны тебе.
И этот туда же, подумала Дана, вспомнив о высказываниях Нефедова.
— Такое случалось в искусстве много раз. Разве не так?
— Случалось, — подтвердил Болтнев. — И все же не могу понять, откуда это у тебя вылезло?
— Да я и сама не очень понимаю, — нарочито беспечно произнесла Дана. К ней вдруг пришла странная мысль: а не посоветоваться ли с ним по поводу завтрашнего сеанса с Гребенем? Если кто и может что-то дельное подсказать, то это Болтнев.
Дана невольно вздохнула: разумеется, она ни за что так не поступит. Для Болтнева — это станет мощнейшим ударом. Она верила, что он по-настоящему любит ее, хотя не понятно, за что.
— В искусстве должна присутствовать тайна, — сказала Дана. — Разве не так? Ты сам говорил на лекции, что без нее оно не может существовать. Никто не до конца не понимает, откуда и что происходит. А если все ясно, то это уже не искусство.
— Говорил, — согласился Болтнев. — Но любому явлению всегда есть хоть какие-то предпосылки. Пусть даже едва уловимые. А в данном случае не было никаких.
Дана демонстративно пожала плечами, тем самым как бы давая понять, что ничем не может помочь. На самом деле, она была обеспокоена; если Болтнев сомневается в ее возможностях создавать такие картины, то где гарантия, что и другие ей поверят. Особенно плохо, если среди них окажутся потенциальные покупатели ее работ. Юлий, Юлий, где же ты, откликнись, мысленно позвала она. В последнее время это стало у нее нечто вроде мема.
— Ладно, будем считать, что в тебе что-то сильно дремало, а теперь пробудилось. В общем, не за тем тебя позвал?
Дана почувствовала облегчение, что они, кажется, переходят к другой теме.
— А зачем?
— Есть халява. Хотя с другой стороны халявой это трудно назвать.
— Так халява или не халява.
— Решай сама. В одном подмосковном селе недавно восстановили старую церковь. Кажется, семнадцатый век.
— Ого! — воскликнула Дана.
— И сейчас ее расписывают. Там работают один мастер. И вдруг он серьезно заболел. Надо завершить роспись вместо него. Работа совсем небольшая, но и деньги, правда, небольшие. Не знаю, захочешь ли ты этим заняться?