Озарение
Шрифт:
68
Дана снова попыталась написать картину, которая бы удовлетворила Гершовича. На это дело она потратила целый день, к вечеру работы была завершена. Она долго смотрела на свой труд, пока ею не овладела ярость. Схватив со стола нож, она изрезала им полотно. Это частично успокоило ее, но погрузило в депрессию. Есть вещи, которые она способна делать, а есть вещи, которые у нее не получаются, хоть ты тресни. И как на зло не получается то, что нужно, а выходит то, что не имеет спроса. И как ей быть?
Дана легла
Утром, едва встав, она позвонила Аничковой.
— Ну, что у тебя случилось? — недовольным сонным голосом протянула она. — Ты говоришь с такой интонацией, словно ты узнала о нежелательной беременности.
— Если бы случилось это, я была бы рада. А тут… Хочу с тобой встретиться.
Они сидели в кафе, оно только что открылось, и кроме них других посетителей здесь не было. Поэтому их обслужили быстро, принесли по яичнице и кофе. Ни Дана, ни Аничков не завтракали, но если первая вяло ковырялась в тарелке, то вторая ела энергично, с большим аппетитом.
— Что у тебя произошло, говори конкретней. У меня через час встреча, а нужно до места еще добраться. А на улицах, сама понимаешь, пробки.
— Понимаешь, Марина, у меня закрылось… — Дана замолчала, не зная, как продолжить.
— Что у тебя закрылось? Не мямли. Мы же подруги.
— Подруги, — подтвердила Дана, — поэтому я к тебе и обращаюсь за помощью и советом.
— Помощь и совет — разные вещи, — резонно заметила Аничкова.
— Ты как всегда права, — согласилась Дана. — У меня закрылось окно, мне больше не доступны эти картины. Пробовала писать, ничего не выходит. Какая-то хрень.
— Ничего не понимаю, но ведь совсем недавно замечательно получалось. Значит, как ты говоришь, окно было открыто. Кто же его закрыл?
— Не знаю, но было окно открыто, а теперь нет. И снова открыть не получается.
— Но подожди отчаиваться, у художников такое случается, это временное явление. Сегодня не получается, завтра получится.
— Нет, не получится.
— Откуда ты знаешь?
— Я так чувствую.
Аничкова пренебрежительно махнула рукой.
— Ни что так не обманывают человека, как чувства. Лучше меньше И думай об этом — и все быстро восстановится.
Дана почувствовала, что забрела в тупик. Ну, как ей объяснить, не раскрывая правды, что ничего не восстановится, потому что нечему восстановляться.
— Ладно, Марина, мне тебя не убедить. Я хочу спросить тебя о другом. Понимаешь, Гершович мне недавно угрожал, что если я не буду приносить ему нужных картин,
Аничкова даже на несколько секунд прекратила есть.
— Он тебе так прямо и сказал?
— Думаешь, я вру?
— Не думаю, — задумчиво протянула Аничкова. — Да, он не шутит, я давно поняла, что за его внешней мягкостью скрывается жестокий человек. Он делец и своего не упустит. Можно сказать, что это его принцип — наказывать тех, кто его, как он считает, подводит.
— Как ты думаешь, что он может мне сделать?
— Трудно сказать, но фантазия в этом плане у него хорошо работает. По крайней мере, мне известны несколько художников, которым он сломал судьбу. По какой причине, точно не знаю, но это факт.
— И как он это добивается?
— Могу лишь предположить. У него огромные связи, он вполне способен закрыть художнику дорогу в выставочное пространство. А что художник без выставок — пустое место. Ест и другие способы.
— Какие?
Аничкова несколько мгновений молчала, словно раздумывая: говорить или не говорить.
— Например, устроить пожар в мастерской, когда сгорят все работы.
— И он это делал? — ужаснулась Дана.
— Точных фактов у меня нет, но я знаю, как минимум двух художников, которые таким образом потеряли свои работы за многие годы. И в обоих случаях эти пришествия произошли с ними после их разрывов с Гершовичем. Хотя, возможно, это и совпадение.
— Какое-то маловероятное совпадение, — пробормотала Дана.
Аничкова пожала плечами.
— Извини, но мне надо бежать.
— Подожди пару минут, — остановила ее Дана. — Что же мне делать?
— Писать картины, которые он просит.
— Но я не могу!
— Ну, тогда не знаю, — недовольно протянула Аничкова. — Только ему об этом не говори, тяни время, придумывай предлоги. В общем, старайся его не сердить.
— Но сколько можно тянуть время, это все равно ничего не даст.
— Это все, что я могу тебе сказать, Даночка. Подумай, как сделать так, чтобы ты снова могла бы писать такие картины. Ну, все, я побежала. Не грусти, как-нибудь выкрутимся.
Аничкова бросила на стол купюру, встала и быстро выскочила из кафе. Дана осталась одна. Ее последняя соломинка не спасла, ничего путного Марина ей так и не подсказала. Значит, надо искать другие пути. Вот только какие, Дана по-прежнему не представляла.
69
Весь день Дана пребывала в полупрострации, ничего не делала, почти не ела, просто сидела в кресле и смотрела в окно. В голове почти не было мыслей, точнее, их копошилось огромное множество, но пользы от них не было никакой. Ни на чем конкретно она не могла сосредоточиться. Все они куда-то растекались, исчезали в неизвестном направлении. Вместо них появлялись новые, но с той же пользой и с тем же результатом. Сначала ее это сильно огорчало, но потом ею завладела такая апатия, что с какого-то момента стало все равно.