Шрифт:
Глава №20 “Основы медитации”
Каткема проснулся после очередного крепкого сна, но на сей раз не продолжительного. Проспав ровно семь часов, Юри после бурной ночки сразу же пошла будить курсанта. Вдруг послышались громкие стуки в дверь, и Чешуа вскочил. В комнате стояла темнота, и глаза, будто смазанные клеем, ни в какую не желали открываться. Примерно в это время, все жители банного комплекса пробуждались. Хоть список их дел был не так обширен и разнообразен, Хамару всё равно занимали себя работой, обучением и тренировками в течение всего дня. Кроме редких посиделок и походов в сауну, ребята забывали, что такое отдых.
Услышав стук и слова Юри “Подъем, подъем!”, Като спрыгнул с кровати и разрешил открыть дверь. В комнатенке было так темно, что Чешуа ударился бедром об комод. За стенами слышалось бесперебойное пение сверчков. Дверь отворилась, и яркий свет ламп на несколько секунд ослепил Като. Сперва показалось, что перед ним стоял сам черт с рогами; он протер глаза и, наконец, хорошенько разглядел Юри, вид у которой был, мягко говоря, не самый опрятный после сна: свалявшиеся, торчащие волосы, заплывшее лицо и невероятно строгий, боевой взгляд. Она послала его умываться и переодеваться так прилично и мягко, как только могла, а сама ушла в другую сторону. Коридор на сей раз был освещен длинной цепочкой ламп – наверное, никому не хотелось с утра напрягаться и таскаться со светильником, даже таким суперлюдям, как они. По пути Като одной рукой закрывал глаза, а второй упирался об стену. Координация после сна была ни к черту. Вскоре он попал в помещение, которое было душевой и по совместительству прачечной. Все было выложено белой, блестящей плиткой, и такая скрупулезная чистота поражала Каткему. Пока заключенный курсант умывался, он обнаружил, что у него выросли три зуба, которые в прошлый раз были выбиты разбойниками. Однако теплые эмоции оставались недолго, его снова накрыло горе, как во время ночной истерики. Чувство тотального опустошения еще присутствовало. Грустно было осознавать, что все происходящее – не сон. Като сплюнул терпкую смесь с ломящей зубы ледяной жидкостью, проклял себя за это и, подняв голову, увидел отражение в вылизанном до блеска зеркале. Каткема выглядел ужасно: уставшее лицо, бледная кожа, взъерошенные, сальные волосы, потухший пустой взгляд, окруженный синевой, и совсем молодая щетина. Курсант от всего пережитого исхудал, и щеки стали совсем впалыми. Глядя на самого себя, Като чувствовал абсолютную безнадежность. “Ну, ты и встрял, приятель… но отчаиваться нельзя”, – сказал он себе.
Чешуа закрыл кран и удивился, потому что не услышал привычного скрипа в смесителе, который постоянно слышался дома. Позади него в одной корзине лежала ровной стопочкой одежда с прикрепленной бумажкой, где было очень красивым почерком написано “Для Каткемы”, а на обратной стороне надпись: “Все будет хорошо”.
Чешуа переоделся и снова встал к зеркалу. Ему хотелось как можно дольше не выходить наружу.
– Что ты там так долго? Я тебя вечно ждать здесь буду? Там, на столе, если что, твоя тренировочная одежда, а поношенную в плетеную корзину закинь, – опять на повышенных тонах кричала ему Юри за дверью.
Каткема аж дернулся от испуга. Ему даже не хотелось ничего отвечать ей.
– Сейчас, я мигом, – вытянул из себя курсант и вышел к Юри.
Она снова проронила пару быстрых, дерзких фраз и сказала, идти за ней.
Като не сдержал своего удивления, когда его глаза увидели тот же огромный по площади зал, но с одним только отличием. Все скамейки и табуретки, расскиданные еще вчера вечером, сейчас исчезли. “Как? Куда они могли пропасть?”, – спрашивал себя Като, и Юри заметила его изумление.
– Небось, гадаешь, куда все пропало? – С хвастливой ухмылкой спросила она и врубила свет в зале.
– Ага, – заторможено ответил Като, смотря наверх в ночное небо и гадая, утро ли сейчас или вечер.
– Это сегодня с утра Нуриман позаботился, встал специально пораньше и убрался.
– Который час-то?
– Разбудила я тебя в пять утра, сейчас где-то полшестого, – весьма обыденно ответила восточница.
– Чего? А зачем так рано-то?
– Почему рано?
– Потому что обычные люди встают в семь или в восемь, – вопил курсант.
Узнав, что сейчас такая рань, организм потребовал срочно вернуться в кровать.
– А мы какие-то особенные что ли? – Напряглась Юри, хрустя костяшками пальцев.
– Ну конечно, другие не могут подпрыгивать на двадцать метров в высоту и бросаться людьми, как пушинками.
– Ты мне льстишь, но, все равно, приятно, – немного порадовалась восточница, но для Като, это показалось неуместным, его контекст был не столь позитивен, – а вообще, в древности люди всегда вставали с восходом Солнца и ложились спать с закатом. Мы просто следуем принципам природы, но с небольшими отклонениями, так как дрыхнуть зимой по пятнадцать часов у нас нет желания и дозволенности.
Чешуа одобрительно кивнул и уныло протер закрывающиеся глаза. Ее утренний энтузиазм и энергичность никак не вязались с его разбитостью. Они шли к тому месту, где вчера медитировал старик. Юри замолкла, а Каткеме же находиться в тишине было крайне неловко.
– А зачем вчера здесь были старые ветхие скамьи и табуретки.
– Мы их используем для тренировок в качестве препятствий: раскладываем мебель максимально тесно друг к другу и беспорядочно, чтобы было сложнее в прыжке искать свободное пространство.
– А не лень вам каждый раз расставлять и убирать столько мебели?
– Во-первых, у нас, как и у Нуримана сегодня, на всё про всё уходит примерно пятнадцать минут. А во-вторых, вообще не понимаю, причем тут лень. – Возмутилась Юри и заметила маленький кусочек стекла на полу.
– В смысле, причем тут лень? Нормальным людям обычно лень заниматься нудной, тяжелой работой, которая, вдобавок, еще и время съедает, – объяснил неохотно он и чуть не наступил на стекло босой ногой, благо Юри успела оттолкнуть его.
– Нормальные люди, нормальный люди, – исказив голос, дразнила она зашуганного Чешуа и указала на осколок, который подобрала и положила в карман, – где у вас норма, у нас дно ямы. Не понимаю, какая может быть здесь лень. Ты же для себя стараешься, себе же хочешь сделать лучше.
– Туше. Ты меня обескуражила своей проницательностью.
– Пфф, в отличие от вас, избалованных городских детишек, я и остальные члены братства не ведем себя, как стадо баранов. – Отвернувшись и закрыв глаза, с пафосным видом проголосила восточница.
“Откуда ты, блин, знаешь какие городские дети? Ты дальше этих стен нихрена же не видела”, – размышлял Каткема с растущей, как грибы после дождя, ненавистью.
Каткема хорошо владел самоконтролем, и редко показывал в открытую злость или презрение. Но сейчас Чешуа с ног до головы пробирал гнев. У него уходила масса усилий, чтобы скрыть его.
– Ты чего, паскуда, про меня плохо думать вздумал?! Я его тут нянчу, терплю, а он, гадёныш, за спиной про меня гадости всякие думает, – чуть повысила голос, Юри.