Озеро
Шрифт:
— Разные. Может быть, мы тоже принадлежим к их числу. Хочешь, покажу, каким бывает приступ неврастении? — Гимпэй протянул к ней руки и закрыл глаза. Перед его мысленным взором возникло пшеничное поле близ родной деревни. Женщина на неоседланной лошади едет по меже через поле. На ее шее белое полотенце, завязанное спереди узлом…
— Да-да, учитель, задушите меня, я не хочу возвращаться домой! — жарко зашептала Хисако.
Гимпэй с удивлением обнаружил, что его пальцы сжимают шею девушки. Он протянул к шее Хисако другую руку, как будто намеревался измерить ее. Пальцы соединились на затылке… Опомнившись, он сунул деньги ей за пазуху. Она отшатнулась.
— Будь послушной и забери эти деньги домой…
— Последнее время мы не встречались. И писем она мне тоже не пишет. Откровенно говоря, она мне разонравилась.
Гимпэй промолчал. Хисако постелила для него нейлоновый платок. Но через нейлон еще больше чувствовалась исходившая от земли прохлада. Пахло свежей травой.
— Учитель, я хочу, чтобы вы снова ходили за мною, но незаметно. Когда я возвращаюсь из колледжа. Мой новый колледж дальше от дома, чем тот, где я училась прежде.
— А ты сделаешь вид, будто заметила меня, лишь когда мы приблизимся к чудесной решетке, что на воротах вашего дома. Будешь глядеть на меня сквозь решетку, и твое лицо покраснеет от смущения.
— Нет, я попрошу вас войти внутрь. В нашем огромном доме никто не сумеет вас отыскать. Я в этом уверена. Даже моя комната достаточно велика, чтобы вас в ней спрятать.
Безмерное счастье охватило Гимпэя. Вскоре он действительно воспользовался предложением Хисако, но был обнаружен родителями, и ему с позором пришлось бежать из ее дома.
С той поры минули годы, время отдалило их друг от друга, и все же, когда его столкнул с дамбы студент — возлюбленный той девушки с собакой, — Гимпэй, глядя на розовый закат, назвал ее имя. «Хисако, Хисако!» — тоскливо повторял он, возвращаясь в свое жилище. Дамба, с которой он скатился, была высотой в два человеческих роста, и он сильно ушиб плечо.
Но на следующий вечер его неудержимо потянуло туда, где по тропинке прогуливалась девушка с собакой. Эта чистая девушка осталась к нему безразличной, а ведь он, собственно, не собирался причинить ей ни малейшего вреда, с грустью думал Гимпэй. Грусть была сродни той, что приходит, когда глядишь на улетающих диких гусей… Либо когда следишь за уходящим в прошлое сверкающим потоком времени. Его собственная жизнь может прерваться завтра, да и красота девушки не вечна.
Теперь Гимпэй не мог бродить по дороге на косогоре, где росли гинкго, поскольку студент, с которым он вчера заговорил, наверняка запомнил его. А уж тем более не решался он подняться на дамбу, где тот, по-видимому, будет опять дожидаться прихода девушки. Поэтому Гимпэй решил спрятаться во рву между тропинкой и оградой особняка, некогда принадлежавшего аристократу. Если его там случайно обнаружит полицейский, Гимпэй всегда сможет оправдаться, что свалился в ров, будучи нетрезвым, или его столкнул туда хулиган, а он ушибся и не в силах выбраться. Все же сказаться пьяным безопасней, решил Гимпэй, и, чтобы это выглядело натуральней, перед выходом из дома хлебнул спиртного.
Накануне, разглядывая ров, Гимпэй решил, что он достаточно глубок, но, спустившись в него, убедился, что ров не столько глубокий, сколько широкий. Стены его, как и дно, были выложены камнем. В щелях между камнями росла трава. На дне — прошлогодние палые листья. Если прижаться к той стене, что ближе к тропинке, то идущий мимо навряд ли сможет его заметить, решил Гимпэй. Постояв во рву около получаса, он почувствовал, что ждать дольше невмоготу: еще немного — и он вопьется зубами в каменную стенку. Чуть в стороне он заметил кустики фиалок, росшие между камнями. Он придвинулся к ним, перекусил стебли зубами и сжевал. Глотать фиалки оказалось нелегко. Гимпэй тихо застонал, с трудом сдерживая подступившие к глазам слезы.
Наконец у подножия косогора появилась вчерашняя девушка с собакой. Раскинув руки и уцепившись за каменный выступ, Гимпэй слегка подтянулся и высунул голову. Руки дрожали, и ему казалось, что камни вот-вот обрушатся. Сердце колотилось о камни так сильно, что, казалось, еще мгновенье — и оно выскочит из груди.
На девушке был тот же свитер, что накануне, но вместо джинсов — ярко-красная юбка, на ногах — элегантные туфли. Белое и ярко-красное плыло на фоне молодой зелени, постепенно приближаясь к Гимпэю. Когда девушка проходила мимо него, он запрокинул голову и увидел прямо перед глазами ее белые руки. Снизу он успел заметить безупречную линию ее подбородка и, тихо застонав от восхищения, закрыл глаза.
— А вот и он… — пробормотал Гимпэй. Открыв глаза, он заметил вчерашнего студента, ожидавшего девушку на дамбе. Вскоре девушка присоединилась к нему, и отсюда, из рва, Гимпэй еще долго видел, как две фигуры плыли по дамбе в высокой траве, удаляясь от него все дальше и дальше. До позднего вечера Гимпэй дожидался в своем укрытии возвращения девушки, но она так и не появилась. По-видимому, студент рассказал ей о встрече со странным человеком, и они прошли другой дорогой.
С тех пор Гимпэй много раз приходил сюда, бродил по тропинке, вдоль которой росли гинкго, часами лежал в густой траве на дамбе, поджидая девушку, но она больше не появлялась. Воспоминания о ней гнали его сюда даже по ночам. Молодые листья гинкго росли быстро, при лунном свете черные кроны деревьев отбрасывали пугающие тени на асфальтовую дорогу. Они напоминали Гимпэю ночную темноту озера близ его деревни, которая пугала его в детстве, заставляя в страхе убегать под защиту родного дома…
Однажды со дна рва Гимпэю послышалось мяуканье. Он остановился и заглянул в ров. Там на дне стоял ящик, в котором копошились крохотные существа.
— Удобное место, где можно оставлять новорожденных котят, — пробормотал Гимпэй. Кто-то сунул их в ящик и бросил в ров. Сколько же их там? Бедные существа, они будут мяукать, пока не сдохнут от голода. Подумав о том, что он и сам похож на этих брошенных котят, Гимпэй долго еще прислушивался к их мяуканью.
С того вечера девушка туда так и не приходила. В начале июня Гимпэй прочитал в газете, что в одном из водоемов — он находился невдалеке от известного ему косогора — устраивают ловлю светлячков. На этом водоеме была лодочная станция. Гимпэй твердо верил, что девушка придет поглядеть, как ловят светлячков. Тем более что дом ее где-то поблизости — иначе вряд ли она приходила бы сюда на прогулку с собакой.
На берегу озера близ деревни, откуда была родом мать Гимпэя, тоже было много светлячков, и он вместе с нею часто ходил ловить их. Когда его укладывали в постель, окруженную противомоскитной сеткой, он выпускал светлячков. Так же поступала и Яёи. Фусума были раздвинуты, и Гимпэй видел ее в соседней комнате в постели, под такой же сеткой. Они спорили, кто больше поймал, но светлячки все время перелетали с места на место и сосчитать их было трудно.
— До чего же ты хитрый, Гимпэй! Почему ты всегда хитришь? — сердилась Яёи и, поднявшись с постели, грозила ему кулачком, а потом, войдя в раж, колотила руками по сетке, с которой светлячки разлетались в разные стороны. Ухватившись за сетку, она топала ногами, ее коротенькое спальное кимоно с узкими рукавами распахивалось, и тогда взгляду Гимпэя открывались белые ноги девочки. Сетка прогибалась в сторону Гимпэя, и Яёи казалась ему прекрасным призраком, привидением, бьющимся в голубых тенетах.