Ожерелье для Кристины

Смолович Владимир

Наконец, подготовительные работы закончились. Женщина-техник опять взяла в руки пульт.

— Станьте напротив Кристины, — скомандовала она. Сами они стали позади Кристины, чтобы она не видела их. Я вспомнил, что утята принимают за маму первый движущейся предмет, который замечают, вылупившись из яйца. Такое сравнение сейчас мне кажется смешным, то в тот момент оно казалось в высшей степени серьёзным и правильным. «Начинаю активацию», — сказала техник.

Дальнейшее я воспринимал, как чудо.

Кристина открыла глаза. Мне почудилось, что они заискрились и засверкали

как капельки росы в лучах утреннего солнца! Она оглядела комнату и остановила взгляд на мне.

— Это ты? — тихим голосом, полным надежды, спросила Кристина. Я кивнул. Попытался сглотнуть слюну — в горле пересохло.

— Теперь мы будем вместе?

Я снова кивнул.

— А кто это? — она заметила наблюдавших за нами техников.

— Это техники из сервиса. Они помогали, — я запнулся, не знал, объяснять, что они здесь делают. Меня предупреждали — Кристина знает, о сервисе и считает его частью своей жизни, но начинать с этого мне показалось нелепым.

Техники попросили Кристину сделать несколько шагов вперёд-назад, поднять бумажку с пола. Я бы нагнулся, если бы меня попросили что-то поднять с пола, но Кристина изящно присела, взяла двумя пальчиками лежащую на полу бумажку, выпрямилась и протянула бумажку технику.

Волшебство продолжалось. Женщина-техник достала из папки красивый лист и попросила подписать сертификат об активации.

— С момента подписания настоящего сертификата, — объявила она торжественным голосом, — Ваша Кристина получает статус гражданина.

Сделал паузу, и добавила будничным голосом:

— С ограниченной дееспособностью.

Кристина услышала это, повернулась к технику и поблагодарила её глубоким кивком. Улыбнулась — я увидел, что её улыбка вполне естественна — и сказала «Спасибо».

Продолжалось сочетание несочетаемого. В другой ситуации слова «ограниченная дееспособность» подразумевали бы какую-то ущербность, но сейчас они превращалось в мало что уточняющую деталь — гражданство получало творение рук человеческих.

— А вы, молодой человек, — сказала техник из центра, — с этой минуты являетесь — в дополнение ко всем вашим прежним обязанностям — опекуном вашей спутницы. И в бытовом смысле слова, и в юридическом. Так что не забудьте — в течение семи дней вы должны зарегистрировать её в управлении внутренних дел, где вам поменяют технический паспорт на гражданский.

— Я могу осмотреть нашу квартиру? — обратилась ко мне Кристина.

Меня кольнуло слово «нашу». Как всё перемешалось — с одной стороны моя покупка, с другой — моя хозяйка. С одной стороны — механизм, с другой стороны — новый гражданин страны. Хоть и без права выйти из дома и без многих других прав, включая участие в выборах. Мне до сих пор трудно передать то фантастическое, состояние в котором тогда пребывал.

Следующие несколько часов Кристина потратила на изучение квартиры. Почти ничего не говорила, лишь спрашивала: «что это?» или «а это для чего?».

В восемь вечера напомнила, что пора ужинать. Спросила, что я люблю, и может ли она чем-то помочь мне.

Я готовил равиоли, а она внимательно наблюдала за мной —

запоминала. Когда равиоли перекочевали из кастрюльки в мою тарелку и ужин уже стоял на столе, Кристина обрадовала меня сообщением, что приготовить такое ей по силам.

Затем осторожно спросила — что я предпочитаю — чтобы она сидела возле меня и смотрела как я ем, или чтобы ушла из кухни. Она знает, что некоторые чувствуют себя очень неловко, когда сидящая напротив дама смотрит, как они едят, но сама ничего не ест.

Я поразился — у неё было какое-то виноватое лицо. Её пластика, её выражения лица оказались натуральными до восхищения.

Я попросил её остаться на кухне, и мне показалось, что она восприняла это предложение с благодарностью. Даже голос чуть повеселел.

Так начались наши кухонные беседы, превратившиеся вскоре в ритуал.

В половине одиннадцатого я объявил ей, что пора идти спать. Пошёл в ванну и начал чистить зубы, мучительно размышляя о предстоящей первой брачной ночи.

Я вернулся из ванной, уже одетый в свою лучшую пижаму, и обнаружил, что она по-прежнему стоит возле кровати в той же позе, в какой я её оставил.

— Тебе нужно помыться перед сном? — ничего умнее в голову не пришло, а молчать было бы тягостно. Голосу я пытался придать как можно более будничности и равнодушия, словно спрашиваю об этом лишь по инерции.

— Я уже протёрла лицо и руки салфеткой, — радостно сообщила она. — Я могу лечь вместе с тобой?

— Почему ты об этом спрашиваешь? — спросил я, стараясь не показать охватившего меня волнения.

— У тебя испуганный вид. Ты не знаешь, как вести себя со мной и боишься поделиться этим. Тебе станет легче и проще, если ты перестанешь всё таить в себе.

Это было правдой и стало первым уроком, который мне преподнесла Кристина. Я вздохнул и кивнул в знак согласия. А потом попросил её не снимать трусики — на всякий случай. Решимости на брачную ночь с дамой мне ещё не хватало.

Она неуклюже забралась под одеяло и неловко прижалась ко мне. Мой подбородок, рот нос утонули в её пышных и мягких волосах. Я обнял её и мир словно перевернулся.

Словно громом поразило меня озарение — я обнимаю машину. Путь умную, но машину. Робота. Старшую сестру моей стиральной машины. И пусть у неё мягкие волосы и нежная кожа. Я знаю, что это кожа синтетическая, а под ней искусные аналоги мышц из губчатой резины, заполненной маслом. Интересно, каким — промелькнуло в голове? Машинным или оливковым?

Смерч мыслей закружил меня. Вдруг вспомнилось, что на Востоке в эпоху средневековья девочек двенадцати или четырнадцати лет выдавали замуж насильно, по сговору родителей жениха и невесты. Это было не замужество даже, а обычная для того времени купля-продажа под вывеской бракосочетания. Часто бывало так, что бедная девочка знакомилась со своим мужем лишь на свадьбе. И каково ей спустя пару часов после этого оказаться с совершенно незнакомым, непонятным, а возможно и с противным и неприятным мужем в постели! Я читал о таких свадьбах не раз, и всегда сердце моё наполнялось жалостью и болью за этих девочек.