Ожерелье Дриады
Шрифт:
– Томка очень переживает. Она ее полюбила. Ей вообще-то трудно кого-то полюбить, она недоверчивая, но когда полюбит – это все, – сказала Бэтла, с жалостью наблюдая, как волчица терзает колбасу и, вскидывая морду, заглатывает ее крупными кусками.
– Так мне и надо, – произнес Багров. В тот день он, признаться, даже жалел, что Таамаг его не убила.
Бэтла протянула руку и осторожно коснулась блестящей шерсти волчицы:
– Расскажи мне о ней. Как она вообще?
– Лучше не бывает. Нос холодный и влажный, – ответил Матвей.
Он уже не рад был, что валькирия сонного копья заскочила к нему, хотя недавно страдал от одиночества. Антигон в счет не шел. Он по
Бэтла приподняла брови.
– Издеваешься? – уточнила она.
– Если бы! Днем она зарывает кости и пугает велосипедистов. Вечером выкусывает блох. В драки без повода не влезает, но, когда влезет, мне приходится смываться, чтобы хозяева псов, которых она порвала, нас не убили, – безнадежно сказал Багров.
Валькирия сонного копья внимательно посмотрела на него и внезапно пнула подъемом стопы в голень. Не сильно, но больно. Багров воззрился на нее с недоумением. От Бэтлы он такого не ожидал.
– За что?
– А за то, что сам себя жалеешь! А кто себя жалеет, тот не человек, а дохлятина!.. Ясно?
Багров молча тер отшибленную голень. Обычно сонная, Бэтла выглядела окончательно проснувшейся. Даже глаза ее, всегда полузакрытые, утопавшие в подушках щек, стали больше и шире.
– Ты считаешь, что любишь, – продолжала она с напором. – Но что такое «любить» – не знаешь и сам. Можешь ли ты честно сказать, что не ищешь своих удовольствий? Не раздражаешься, готов принимать человека и в болезни, и в дурном настроении, готов бесконечно терпеть? Прощать несовершенство, ошибки, недостатки? Некрасивость, появляющиеся морщины, портящиеся постепенно зубы? Всегда отдавать, ничего не получая взамен? Любовь – это бесконечные мелкие жертвы. Крупные жертвы от тебя будут требовать редко, а вот мелкие – каждую секунду. И если ты к ним не готов, не готов и к любви. Назови свое чувство как-нибудь иначе и не пачкай хорошего слова. Оно и так сейчас испачкано вконец.
– Хватит мне извилины полоскать! Сложно все как-то! – с досадой сказал Матвей.
Он прикинул, что если каждая валькирия навестит его хотя бы по разу, чтобы поговорить про любовь и человечность, то конец недели он встретит в гипсе.
– Если тебе сложно, то валькирия-одиночка не для тебя! Найди себе губастую вешалку для дамского белья и всю жизнь объясняй ей, что слово «мозги» не пишется через «а». Когда объяснишь – выкинь эту вешалку как слишком умную и найди другую, которая даже и читать не умеет. Ее можно будет обучать вдвое дольше! А губы в другой раз не распускай! Захочется поцеловать валькирию – возьми в рот носок и пожуй! Всякую романтику убивает навылет… Отжимания и холодный душ тоже могут помочь, – последнее Бэтла посоветовала смягчившимся голосом.
Багров почувствовал это и улыбнулся.
– Душ у нас не предусмотрен. Разве что из ведра обливаться, – заметил он.
– Из ведра даже лучше! И вообще, мой тебе совет: не верь своему телу! Его чувствам, инстинктам, желаниям, лени, голоду, усталости. Тело – это ленивая, сонная, бестолковая, тормозящая и предательская дрянь! Все, что оно говорит и желает, – ложь. Возьми его за горло, или оно возьмет за горло тебя. И, взяв, не пожалеет. И не думай, что ты первый наступаешь на эти грабли. Каждая валькирия и каждый оруженосец когда-нибудь сталкивались с чем-то подобным.
Бэтла сказала это с болью, кривясь ртом, будто отдирала прилипший к ране старый пластырь.
– Что? Все? – усомнился Матвей.
– Поверь: каждый
Матвей не то кивнул, не то дернул головой. Разумом он готов был это принять, а сердцем нет. Когда же сердце не готово усвоить истину, разум может зудеть сколько угодно. Его не услышат.
– Глупо все. Она же искренно служила свету! Увлеклась самую малость, и то по моей вине. И теперь вот бегает, кости зарывает – за что? Неужели заслужила? Нечестно, – сказал Багров с обидой.
Бэтла протянула руку и без церемоний постучала костяшками по его лбу.
– Неправильно мыслишь! Будь она просто девушка с улицы и продавай в магазине зонтики – ничего бы не случилось. Целуйся сколько хочешь и только передние зубы не сломай. Но она взяла копье света, и ее ответственность сразу возросла в тысячи раз. То, что для твоей совести пылинка, для ее совести – валун. То, что для тебя глупая ошибка, – для нее преступление. Она – валькирия-одиночка!
Багров оглянулся на волчицу. Та терзала колбасу, заглатывая непрожеванные куски. Собственная уникальность, похоже, мало ее заботила. Бэтла сидела на корточках и, разглядывая волчицу, о чем-то думала.
– Когда я училась в шестом классе, мы пошли в поход, – вспомнила она. – Каждый пер свои вещи и какую-то часть общих. Мальчишки тащили самое тяжелое – котел и две здоровенные палатки. У меня же в рюкзаке лежала часть общей еды. Как сейчас помню: плавленые сырки, две буханки «Бородинского» и пакета три шоколадных конфет… Это было невыносимо: нести и не иметь право ничего съесть! Я мучилась, потела, терзалась, как никогда в жизни. Точно в масле меня варили. Под конец я умоляла, чтобы мне дали нести котел, или палатки, или лопату, – только бы отобрали эти проклятые конфеты. А Томка, например, запросто смогла бы нести рюкзак, полный еды, а вот на хорошие боксерские перчатки, капы и шлем у нее не хватило бы беспристрастия – жабеныш бы задушил.
Багров, недоумевая, посмотрел на нее.
– Ты это к чему? – спросил он.
– К тому, что каждый борется со своими тараканами. Я потом часто вспоминала этот случай, когда мне было тяжело. Кому свет может доверить свою силу, как не тем, кто способен ограничить себя и не стать жертвой этой силы? Все другие ненадежны. Понял?
– Я тупой, – буркнул Багров, которому в данном случае невыгодно было проявлять себя понятливым.
Оруженосец Бэтлы хлопнул его по спине. Вроде как дружелюбно, но одновременно и с предупреждением.
– Я тоже тупой, и поэтому представляю себе все просто. В магазин любишь ходить? Замечал: если просто отвертку покупаешь – служит долго. А если решишь выпендриться и купишь что-то комбинированное, скажем, отвертку с фонарем и плоскогубцами – через два дня окажется на помойке. Так и люди. Пока ты просто молоток – ты служишь. Но как только захочешь быть одновременно шилом или миксером – ты труп.
«И этот зануда! Спелись!» – подумал Багров.
Их слова сверлили Матвею мозг. Как бы ему хотелось, чтобы Ирка стала его собственностью, чтобы не делить ее со светом. Но, увы, это было невозможно. Чем больше он пытался выгрызть ее для себя, тем сильнее все портил. Последнее же время ощущал себя Иванушкой-дурачком, только что спалившим лягушачью шкурку Василисы, а заодно ее гражданский паспорт и трудовую книжку.