Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов

Э В Хайне Ожерелье голубки

Fiction Book Description

Э.В.ХАЙНЕ

1231 год.

Эпоха Крестовых походов, изощренных политических интриг и жестокой

ВОЙНЫ ЗА ВЕРУ.

Герцог Людовик Баварский УБИТ за глазах у многочисленных свидетелей.

След этого преступления ведет к воинствующему ордену ТАМПЛИЕРОВ.

Однако члены ордена НЕ ПОВИННЫ в убийстве…

Тамплиеры поручают расследование молодому рыцарю Орландо –

ЕДИНСТВЕННОМУ,

ПРЕСТУПНИКОВ

Чтобы установить истину, Орландо, рискуя собственной жизнью, должен

проникнуть в ЗАГАДОЧНУЮ КРЕПОСТЬ АССАСИНОВ – фанатичных убийц,

предводитель которых – таинственный Старец Горы, согласно слухам, способен

открыть ЖИВЫМ ЛЮДЯМ врата Райского сада…

ОЖЕРЕЛЬЕ ГОЛУБКИ

РАЙСКИЙ САД АССАСИНОВ

В долинах Даилам

Находят по весне

Мертвых голубей,

Белых, как снег.

Они убивают

Друг друга из любви.

На горле у них

Рубиновая цепь –

То капли жаркой крови.

Таuqal-hamama,

Ожерельеголубки.

МИССИЯ

NON NOBIS DOMINE, NON NOBIS

SED NOMINITUO DA GLORIAM

(He нам, Господи, не нам,

но имени Твоему дана слава)

Девиз храмовников

Будто бобровая хатка, лежала посередине реки крепость Кельтеге. Поросшие мхом стены насквозь пропитались влагой. Покрывало зеленой плесени приклеилось, как паутина, к поржавевшей решетке. Вербы и ветлы буйно разрослись на валах. Шум Дуная проникал сквозь крепостные стены и окованные железом ворота, и даже в мысли и ночной сон. Болтливой и всезнающей, как старуха, была эта река. Она хранила золото гуннов, готские могилы, римские руины, несметные клады и утопленную тайком утварь колдуньи. Неизменная и вечно изменчивая, река обладала всеми чудесами превращений. Лунный свет, что лежал на воде в тихие майские ночи, превращался в серебро при пении русалок. Солнечные лучи, достигавшие самого глубокого дна Дуная в летнее солнцестояние, струились золотом под колокольный звон. Всеведущей, как Бог, была река. Она знала и о проклятье, которое нависло над деревянным мостом в то утро за два дня до Lam-berti. Волны уже поджидали свою жертву.

Когда Людовик Кельгеймский взглянул в то сентябрьское утро на деревянный мост, что соединял остров герцога с Кельгеймом, часы его жизни были уже сочтены. Так писали о дне 15 сентября 1231 года от рождества Христова.

Ежедневно в один и тот же час герцог выезжал в свой город. «Inspectio», – так называл он свою прогулку по улицам. Его сын, несколько рыцарей, толпа слуг и герцогининых собак сопровождали его.

Позднее летнее солнце в то утро приятно манило теплом. Дикие утки, распушив оперенье, копошились на мели, окруженные роем комаров над болотистым берегом. Даже пугливые водяные крысы вышли на берег, и собаки облаяли их.

Когда Людовик подъехал к мосту, то на другой стороне увидел человека. Он стоял там, как будто поджидал герцога, держа левой руке развернутый свиток пергамента. Людовик не любил, когда ему надоедали просьбами во время прогулки по городу, и жители Кельгейма следовали этому правилу. Незнакомец склонил голову. Лица его не было видно. Светлые волосы сверкали на солнце. Он казался очень юным и, несмотря на смиренную позу, – храбрым, почти дерзким.

Собаки принялись лаять и рваться с поводков.

– Прочь! С дороги! – крикнул псарь, который держал их.

– Оставь, – остановил его Людовик. – Каждый заслуживает того, чтобы его выслушали.

Он поравнялся с незнакомцем и хотел уже взять пергамент, как тот сделал шаг вперед и ударом стилета в шею заколол герцога. Все произошло так быстро и неожиданно, что ни Людовик, ни его спутники не успели осознать ужас произошедшего. С широко раскрытыми глазами, скорее удивленный, нежели испуганный, герцог смотрел на своего убийцу. Он схватился за зияющую рану обеими руками и покачнулся, а потом, как подкошенный, упал на землю. Это вывело людей из оцепенения. Стремительно взметнулись мечи из ножен. И пока герцог, страшно хрипя, испускал дух, его рыцари страшными ударами искромсали убийцу. Лекарь, прибыв и взглянув на останки, решил было далее, что имеет дело с несколькими пострадавшими. Мстители были все в крови своей жертвы. У незнакомца не осталось обеих рук и одной ноги. Его внутренности клочьями висели между досками моста. Зрелище оказалось настолько жутким, что слуги забросали песком труп, а отрубленные члены сбросили в Дунай.

Герцогу уже невозможно было помочь. Он погиб смертью, которую считали самой ужасной. Без подготовки, без исповеди и последнего причастия жестокий рок вырвал его из жизни. Мертвого накрыли плащом. Он лежал навзничь на досках в ожидании подобающих ему почестей. Никто не проронил ни слова.

Кто этот юный убийца? Зачем он совершил преступление?

Людовик не был тираном. Подданные любили его. Был ли это поступок сумасшедшего? Или убийца действовал по поручению более высокопоставленной особы? Имелись ли у него сообщники среди спутников герцога? Почему они так поспешно казнили преступника? Может, испугались, что под пытками он назовет их имена? Что было написано в письме, которое незнакомец хотел передать герцогу? Люди тщетно искали его. Может, он выбросил его в реку? Или кто-то уже взял его себе?

Наконец труп положили на телегу, запряженную двумя вороными, и повезли по городу, погруженному в туман и уныние, мимо серых крепостных стен, изъеденных временем, мимо театральных подмостков. Дощатые заборы, повалившиеся, с дырами, как ухмыляющийся беззубый рот старика. Камышовые крыши, кривые, часто слишком большие на покосившемся фахверке, – шутовские колпаки на головах детей. И кругом лестницы, мосты, арки, переходы, потому что весь город стоял на каналах. На улочках сушились залатанные сети. Рыба – основная пища бедняков – водилась здесь в изобилии. В незастекленных глазницах окон теснились цветочные горшки, тусклые, не покрытые глазурью глиняные черепки. Белье сушилось на ветру рядом с вязанками лука, вяленой рыбой и пучками зелени: валерьяны, огуречника и садового чабреца.

Город гордо простирал к небу башни: оборонительные, сторожевые, башни тюрьмы и ратуши, но выше всех вздымались колокольни собора, которые звонили теперь по умершему.

В тот же день на всеобщее обозрение выставили отрубленную голову убийцы. Но это происходило не как обычно перед городскими воротами, а на площади за ними; голову постоянно возили с места на место, чтобы замедлить стремительное разложение. Ее насадили на копье. Открытые глаза были тусклыми как глаза речной рыбы, не проданной в день ловли. Два стражника стояли рядом день и ночь, чтобы оградить голову от гнева жителей Кельгейма и жадности воронья.