Ожерелье голубки. Райский сад ассасинов
Шрифт:
– Матка действительно, кажется, подчиняется собственной воле. Это знали еще греки. На языке
Платона она называется «истерия». Истеричные женщины – это женщины, которые управляются настроением своей матки. И какая женщина не такова? Некоторые принимают матку за своего рода лягушку, другие чаще за рыбу. В Париже ее называют museau de tauch, «глотка линя». В Шампани говорят, что она крот. Прожорливость этой твари раскрывается прежде всего при половом акте. Тогда жадно и быстро открывается пасть, чтобы заглотить сперму. При этом она дрожит и трепещет, точно рыба, которая заглотила жирного червя и сосет его.
– Область тьмы и ужаса, – сказал священник, – источник грехов,
Лекарь добавил:
– Начало жизни, святая колыбель человечества.
– Святым называете вы место, где скапливаются самые грязные и зловонные выделения тела, между задним проходом и мочевым пузырем. Разве сама матка – не клоака? Не выделяет ли она нечистую испорченную кровь женщины, если та не беременна?
– Симон Маг учил: «Матка – это настоящий рай, в котором человек свободен от всех грехов, как в первые дни творения. Изгнанием оборачивается рождение».
– Симон Маг был отцом гностиков, еретиком. Лекарь возразил:
– Матка – не только первый кров каждого человека, включая святых, она был первым местом обитания Спасителя, который пробыл там девять месяцев, прежде чем начать свой путь во имя нашего спасения.
– И все же нет более действенного яда, чем кровь менструации. Все, чего касается женщина в период менструации, должно испортиться. Молоко превращается в простоквашу, тесто для хлеба не поднимается, мясо тухнет, мед засахаривается, вино киснет, лекарства теряют целительную силу. Собаки могут взбеситься от этих испарений. Даже одно прикосновение или взгляд нечистой обладает разрушающим действием. Плиний пишет в Naturalis Historia: «Достаточно одного единственного взгляда менструирующей женщины, чтобы лишить зеркало блеска. Мечи теряют свою остроту.»
– А мужчины утрачивают силу, – рассмеялся лекарь.
– Нет, ни в коем случае, – воскликнул священник. – В каждой деревне вы найдете рыжие плоды разврата.
– Какие плоды? – спросил Захария.
– Рыжие лисы, красные головы, подобные обожженному кирпичу, огненные ведьмы.
Лекарь объяснил:
– Дети, зачатые в период менструации, рождаются с рыжими волосами.
– С родинками, веснушками и язвами, – добавил священник. – Рыжеволосый ребенок – позорное клеймо своих родителей. Посмотрите сюда. Мой отец обошелся с моей матерью как скотиной, когда у нее были месячные. Красное исчадие греха воплощает все дурные качества человеческой породы. По праву говорят: не верь рыжему. Даже, у Иуды были рыжая шевелюра и борода. Никакая женщина так не жадна и испорчена, как рыжая лиса. Она – настоящее животное.
– Вас послушать, так можно решить, что вы не считаете дочь Евы человеком, – засмеялся лекарь.
Священник ответил:
– Gallina поп est avis, uxor поп est homo. «Курица не птица, женщина не человек».
Когда на следующий день они скакали по долине реки Дордонь, Захария спросил:
– Действительно ли сексуальность так порочна, как проповедовал тот священник?
Лекарь ответил:
– Полуврач навредит больше здоровью, чем не врач. Полусвященник навредит больше, чем никакой священник. Этот поп ничего не знает об удивительном, непреходящем цикле жизни, в котором должно произойти одно, чтобы возникло другое. Зерно принесет плоды лишь в том случае, если будет посажено. Семя мужчины нуждается в плодородной земле женщины. Глупец – тот, кто позволит себя убедить в том, что земля грязная. Бог хотел, чтобы его творения плодились, потому что только размножение гарантирует выживание. По этой причине он сделал так, чтобы мы при выполнении такого важного задания испытывали радость. Любовь – приманка, полная удовольствий, оргазм – благодарность Бога за совместную работу по сохранению своих видов, тяжелое, полное боли и небезопасное смелое предприятие, как мы уже видели.
– Почему мы болеем? Почему мы должны умирать? – спросил Захария.
– Ты умираешь не потому, что болен; ты умираешь потому, что живешь. Жизнь – болезнь, чью боль на каждую ночь унимает сон. Исцеляющим средством является только смерть.
В Каоре перед собором святого Этьена они попрощались. Лекарь сказал:
– Бог да пребудет с тобой, Адриан.
Да, подумал Орландо, пусть Бог будет с Адрианом!
После они разъехались в разные стороны света, каждый навстречу своей судьбе.
На каменном мосту через реку Ло Орландо придержал коня. Он бросил в глубину камень и крикнул: «Аламут!»
– Что ты там кричишь? – спросил Захария. – «Аламут»? Что это значит?
– Dies diem docet. Время покажет!
* * *
Брат Бенедикт был единственным в Ордене, кто хотя и был посвящен, но не носил плащ тамплиера. Он гладко брился, и у него были длинные волосы как у знатного господина. Кто его не знал, мог принять его за юнкера, гражданина свободного города, за купца или теолога. У Бенедикта было много ролей. И ни одна не была героической. Он ненавидел насилие, был пуглив, но умел жалить ядовитой насмешкой. Когда старый Жирак, римлянин родом, в споре утверждал, что Иисус в действительности тоже был римлянином, Бенедикт возразил: «Верно. Только итальянец на такое способен – воображать свою мать девственницей. И только итальянская мать считает своего сыночка Богом».
Бенедикт Лебон выглядел бескровным. Невзрачная внешность обеспечивала ему важное преимущество. Противники недооценивали его. Он владел полудюжиной языков и обладал редким даром логически мыслить и распознавать сложные взаимосвязи там, где их никто не предполагал. Учитель Муснье говорил о нем: «Он – как Святой дух, внешне незаметный, но действует неотразимо».
Из большого зала писарей библиотеки его очень скоро перевели в коллегию документов, отдел, который требовал от своих сотрудников почти гениальных способностей. Речь шла ни о чем ином как о мастерской фальсификаторов, в которой ловко подделывались письменные права и наличность имущества.
Они стряпали императорские печати, папские привилегии, античные чернила, и пергаменты; копировали подписи, ставили их под освобождением от налогов; лепили дарственные и завещания.
Никогда Бенедикту не пришло бы на ум использовать свою деятельность во вред. Разве не протекала она на службе Богу и Ордену? Если дела и обстояли не так, как они должны были идти по справедливости, то они проводились согласно порядку, подобно тому, как лечат болезни и облагораживают виноградные лозы.
Однако его особое дарование заключалось скорее в выискивании достойного фальсификации дохода духовного лица. Постепенно он превратился в разъездного агента по тайным поручениям. Добрую службу ему сослужили знание языков и понимание человеческой природы, а также его беспокойный характер, из-за которого он не задерживался на одном месте подолгу. А вот мыши приводили его в панику.
И тем удивительнее должно показаться, что его назвали Mus microtus – Землеройка. Хотя некоторое внешнее сходство и угадывалось, но обязан этим прозвищем он был не своей внешности, а манерой работы. Как и у землероек, полем его деятельности было подземелье. Армия шпионов при всех важных дворах и коллегиях кардинала добывала ему сведения. Важные миссии он выполнял самостоятельно. В таких случаях он неделями отсутствовал на поверхности, рыл, собирал и выныривал вновь только после того, как решал задачу.