Ожерелье императрицы

Двое ранних посетителей дворца были в равной мере схожи и отличны друг от друга. Первый, облаченный в камзол цвета топленого молока, с пышными кружевными жабо и манжетами того же оттенка, и кюлоты [1] , еще более светлые, чем камзол, со звездой, сверкающей на груди бриллиантами, чувствовал себя здесь по-хозяйски, смотрел прямо перед собой и чуть кривил губы, улыбаясь собственным мыслям. Его спутник в заметно не новом мундире с капитанскими эполетами, с левой рукой на перевязи, хоть и старался смотреть столь же прямо,

но глаза его невольно отвлекались на роскошь дорогой обивки стен, на картины, на блеск зеркал в золоченых рамах.

И все же было в этих двух мужчинах и общее: военная выправка в осанке, твердость во взгляде и, главное, абсолютная уверенность в себе и природное благородство.

Анфилада комнат, пронизанных насквозь прямыми лучами встающего солнца, завершилась закрытыми дверями, по обе стороны которых стояли караулом два статных гвардейца. Вельможу они опознали с первого взгляда, оттого и не шелохнулись, продолжали стоять словно статуи, лишь глаза скосили на посетителя. Лакеи в обильно шитых золотом ливреях, на фоне которых мундир офицера стал выглядеть еще более бедно, нежели на фоне камзола его спутника, распахнули беззвучно тяжелые створки, и оба мужчины вошли в просторную залу, тонущую в полумраке из-за задернутых тяжелых портьер на окнах. Даже вельможе пришлось чуть сощурить глаза, чтобы разглядеть у стены небольшой столик, за которым поскрипывал пером дежурный секретарь. Тот при виде гостей неспешно поднялся со своего места и склонил голову в довольно небрежном поклоне, который, впрочем, сопроводил вполне искренней улыбкой.

– А что матушка, уже встала? – спросил вельможа.

– Ее императорское величество в будуаре, кофий кушают.

– Так мы в таком случае пройдем без доклада!

Слова вельможи относились к его спутнику, но секретарь счел нужным ответить:

– Как вам угодно, ваше сиятельство.

Вельможа толкнул дверь, в этот раз небольшую, и вошел в будуар императрицы, жестом велев капитану следовать за ним.

Здесь было много светлее, чем в приемной, хотя портьеры и тут оказались задернуты, но были они много легче и не столь плотными, а оттого пропускали достаточно света.

Императрица сидела в неглиже [2] за небольшим кофейным столиком. В пяти шагах позади нее застыл лакей, в дальнем углу неслышно переговаривались несколько фрейлин.

– Доброе утро, матушка! – приветствовал вельможа, свободно подходя к столику и целуя протянутую с улыбкой руку. – О, ручка сдобой пахнет!

– А ты, никак, голоден, Григорий Александрович? – вскинула брови императрица Екатерина. – И что такого важного случилось, что не евши спозаранку прибыл? Надеюсь, вести не дурные?

– Как можно, матушка? – наигранно возмутился князь Потемкин. – Напротив, хотел тебя порадовать, вот и не стал завтракать,

сюда поспешил.

– Ну так за добрые вести награда полагается! – оживилась императрица, судя по всему пребывавшая в отличном расположении духа. – Какой награды просишь?

– Чашки кофе с той булочкой, которой ручки вашего величества пропахли, весть моя точно стоит. А по правде сказать, так и двух чашек.

Григорий Александрович скосил глазами на своего спутника, доселе проявившего себя лишь официальным поклоном императрице и оставшегося стоять подле входа в будуар.

Екатерина вскинула вопросительно брови, пристально вгляделась в не самого привычного во дворце гостя, перевела глаза на своего фельдмаршала, но вопросов задавать не стала, лишь чуть шевельнула пальцами, и лакеи в единый миг пододвинули к ее столику два стула.

– Полагаю, что здесь-то ты отказываться не станешь? – засмеялся князь, обращаясь к своему спутнику. – Не тушуйся, садись, коли приглашен, уж чашку кофе ты точно заслужил!

– Благодарю! – ответил офицер, прошел к столу, спокойно опустился на стул и уверенно взял в руки не понять когда и кем поставленную и наполненную для него чашку.

Чашки тончайшего фарфора с золотым российским гербом были неожиданно крупными, а вовсе не наперсточного размера, какие зачастую водились для этого напитка в лучших домах.

Императрица еще раз пристально посмотрела ему в лицо, офицер взгляд выдержал без смущения.

– Ну, рассказывай свою новость! – велела императрица Потемкину.

– Представляешь, матушка, совершенно случайным образом попался мне на глаза приказ о разжаловании некоего майора в капитаны. За действия, сим майором предпринятые на бранном поле в нарушение приказа.

– И что тут необычного?

– Да необычны были те самые действия. Майор этот, видя, что враг теснит наши полки и уже готовится кавалерией ударить им в спину, собрал горстку конных гвардейцев и ударил вражеской кавалерии во фланг. Смешал их ряды, а после и вовсе обратил в бегство, дав тем самым нашим прийти в себя, перестроиться и пойти в контратаку. Силами человек в пятьдесят три сотни заставил спину показать!

– За это обычно к награде представляют, а никак не разжалуют, – задумчиво произнесла императрица. – Впрочем, если был приказ поступать иначе…

– Вот и я удивился да решил проверить! Не было никакого приказа сидеть или тем паче драпать с поля боя! Правда, и приказа атаковать не было, так от кого его было ждать? Полковник-то как раз удирал в первых рядах. Так что не было тут никакого нарушения приказа, и даже самовольства не было. Была разумная инициатива.

– Похвально!

– Вот и я так подумал и отыскал того майора. В госпитале отыскал, потому как ранение он получил в том бою самое серьезное. И вот в награду за свой подвиг он теперь выходит в отставку в капитанском чине да без пенсии!

– Это и есть твоя добрая новость? – укоризненно произнесла Екатерина.

– Ну уж нет, матушка! Ты же знаешь, я такого стерпеть не мог бы. Решил по мере сил исправить сей конфуз. Соразмерно своих скромных возможностей.

– Да ты уж, Григорий Александрович, рассказывай, не томи.

– Разузнал я о том храбром офицере побольше и самолично навестил его. Тот мне многое рассказал. Но еще о большем умолчал, да только я о том сам догадался, потому как узнал его, хоть никогда и не видел ранее, лишь слышал о нем.