Ожерелье королевы
Шрифт:
Отвернувшись с очаровательным недовольством от незнакомки, она села лицом к солнцу, теперь уже заходившему, и вернулась к обществу цветов, приветливых сотоварищей, которые, будучи не менее благородны, изящны, напудрены и кокетливы, чем самые знатные дамы, позволяют тем не менее трогать их, вдыхать их аромат и своим благоуханием, свежестью и трепетным прикосновением как бы дарят свой поцелуй дружбы или поцелуй любви.
Николь не думала о том, что та, кого она заподозрила в гордости, была Жанна де Валуа, графиня де Ламотт, которая со вчерашнего дня всецело была занята поисками блистательной идеи; целью этого замысла было помешать свиданию Марии Антуанетты с кардиналом де Роганом; еще более важные интересы требовали, чтобы кардинал, не видясь более с королевой наедине, был твердо убежден, что видится с нею, довольствовался этим и перестал добиваться большего — настоящего свидания.
Эти серьезные раздумья служили вполне законным извинением тому, что молодая женщина даже не шевельнула головой в течение двух смертельно долгих часов.
Если бы Николь знала все это, то, конечно, не стала бы гневно спасаться бегством в гущу цветов.
И, усаживаясь среди них, не сбросила бы с балкона горшок с диким бадьяном, который со страшным грохотом упал на безлюдную улицу. Олива поспешила удостовериться, какой ущерб она произвела.
Дама, погруженная в свои мысли, очнулась от шума, увидела цветочный горшок на мостовой и, решив перейти от следствия к причине, то есть узнать, откуда он упал, подняла глаза с мостовой на балкон противоположного дома.
Она увидела Олива.
Увидев ее, она издала дикий крик, крик ужаса, крик, перешедший в содрогание всего тела, окаменевшего и застывшего до того в одной позе.
Глаза Олива и дамы встретились и обменялись вопросительным взглядом. Каждая старалась прочесть в глубине души другой.
Жанна вскрикнула в первую минуту:
— Королева!
Затем вдруг, молитвенно сложив руки и сдвинув брови, не смея шевельнуться, чтобы не вспугнуть необъяснимое видение, она прошептала:
— О, я искала средство… Вот оно!
В это мгновение Олива услышала за собой шум и поспешно обернулась.
В ее комнате стоял граф, который видел этот обмен взглядами.
— Они увидели друг друга! — сказал он.
Олива поспешно ушла с балкона.
VII
ДВЕ СОСЕДКИ
С той минуты как обе женщины увидели одна другую, Олива, уже подпав под очарование своей соседки, перестала притворяться, что пренебрегает ею, и, осторожно пробираясь между цветами, отвечала улыбками на улыбки, которые ей посылала незнакомка.
Навещая ее, Калиостро не забывал напоминать о необходимости соблюдать величайшую осмотрительность.
— Главное, — говорил он ей, — не заводите знакомства с соседями.
Эти слова обрушились, как зловещий град, на Олива, для которой жесты и поклоны соседки стали приятным развлечением.
Не заводить знакомств с соседями — значит повернуться спиной к этой прелестной женщине с такими сияющими и ласковыми глазами, с обольстительными движениями, значило отказаться от разговоров телеграфическими знаками о погоде, это значило порвать связь с подругой. Ибо воображение Олива работало с такой быстротой, что Жанна была уже для нее интересным и дорогим существом.
Лукавая особа отвечала своему покровителю, что ни за что не решится ослушаться его и не заведет никаких знакомств со своими соседями. Но как только он ушел, она устроилась на балконе таким образом, чтобы привлечь внимание соседки.
А та, надо думать, была очень довольна этим, так как на первые же сделанные ей авансы отвечала поклонами и воздушными поцелуями.
Олива не оставалась в долгу по части любезностей; она заметила, что незнакомка теперь почти не отходит от окна, никогда не забывает попрощаться, уходя из дому, и поздороваться при возвращении, точно ее сердечная нежность сосредоточилась исключительно на балконе Олива.
Подобное положение вещей должно было вскоре повлечь за собой попытку сближения.
И вот что случилось.
Калиостро, навестив через два дня Олива, с неудовольствием сообщил ей о том, что в дом приходила какая-то незнакомая дама.
— Как так? — спросила Олива, слегка краснея.
— Да, — ответил граф, — приходила весьма красивая, молодая, изящная дама и вступила в разговор с лакеем, отворившим дверь после ее усиленных звонков. Она спросила, кто та молодая особа, что живет на четвертом этаже, в надстройке, — то есть в вашем помещении, милая моя. Эта дама говорила несомненно про вас. Она хотела вас видеть, значит, она вас знает; значит, она имеет на вас виды… Выходит, ваше убежище открыто? Берегитесь, в числе полицейских сыщиков есть и женщины, а не одни мужчины. И я предупреждаю, что не смогу отказать господину де Крону, если он потребует, чтобы я выдал ему вас.
Вместо того чтобы испугаться, Олива, сразу узнав по описанию свою соседку, почувствовала к ней бесконечную благодарность за сделанный ею первый шаг, но твердо решившись отблагодарить ее за это, как только будет возможность, сочла за лучшее утаить все это от графа.
— Вы не боитесь? — спросил Калиостро.
— Никто меня не видел, — возразила Николь.
— Так разве не вас хотела видеть эта дама?
— Думаю, что не меня.
— Однако, догадаться, что в этой надстройке живет женщина… Ах, берегитесь, берегитесь!
— Но, господин граф, — сказала Олива, — чего же мне бояться? Если меня видели, чего я не думаю, то больше не увидят, а если б кто и увидел меня снова, то это было бы только издали, так как в дом ведь проникнуть нельзя?
— Нельзя, это верно, — ответил граф, — разве перелезть через ограду, что нелегко, или открыть калитку таким ключом, как у меня, что также нелегко, так как я с ним не расстаюсь…
С этими словами он показал Олива ключ, с помощью которого входил через калитку.
— А так как мне нет расчета вас губить, — продолжал он, — то я не одолжу ключа никому… И так как вам нет никакой выгоды попасть в руки господина де Крона, то вы не допустите, чтобы кто-нибудь перелезал через ограду. Словом, дитя мое, вы предупреждены; поступайте как найдете нужным.
Олива рассыпалась во всевозможных уверениях и постаралась поскорее освободиться от графа, да и он со своей стороны не слишком настаивал на том, чтобы остаться.
На другое утро, с шести часов утра, она уже была на своем балконе, с наслаждением вдыхая чистый воздух, доносившийся с соседних холмов, и не сводя внимательного взгляда с запертых окон своей приветливой подруги.
А та, обыкновенно просыпавшаяся не раньше одиннадцати часов, показалась в окне, как только появилась Олива. Можно было подумать, что она стояла за спущенными занавесками, ожидая только минуты, когда можно будет показаться.