Ожерелье королевы
Шрифт:
Это была одна из тех округленных, похожих на крышку люка дверей, монументальных сооружений из дерева и железа, которые, открываясь, очерчивают в скрываемой ими глубине нечто вроде кабалистического круга, в центре которого люди или пейзаж живут как бы благодаря волшебству.
И в самом деле, за этой дверью были ступени, уходившие в какой-то коридор, плохо освещенный, но полный воздуха и прохлады; а за этим коридором на одно мгновение, краткое, как вспышка молнии, Жанна, поднявшись на цыпочки, увидела пространство, похожее на площадь, и на нем толпу мужчин и женщин.
Но, повторяем, это видение мелькнуло перед Жанной на краткий миг; она даже не успела дать себе отчета в увиденном.
Гораздо ближе к ней, чем была эта площадь, появилось трое людей, поднимавшихся на последнюю ступеньку.
За этими людьми, наверно, на нижних ступеньках, виднелись четыре штыка, отточенных и светлых, точно четыре грозные свечи, предназначавшиеся для освещения этой картины.
Но тут круглая дверь снова закрылась. Только эти трое людей вошли в камеру, где находилась Жанна.
Она переходила от изумления к изумлению, или, вернее, от тревоги к ужасу.
Надеясь найти защиту от этих неизвестных людей, она подошла к тюремщику, которого за минуту до этого боялась.
Тюремщик тесно прижался к стене камеры, показывая этим движением, что хочет и должен оставаться безучастным зрителем того, что должно произойти.
Жанну окликнули раньше, чем у нее явилась мысль произнести хоть слово.
Первым заговорил самый молодой из мужчин. Он был одет во все черное; на голове его была шляпа, в руке он держал бумагу, свернутую в виде древнего скитала.
Остальные двое неизвестных, следуя примеру тюремщика, прятались от взоров в самой темной части камеры.
— Сударыня, — сказал неизвестный, — вы Жанна де Сен-Реми де Валуа, супруга Мари Антуана Никола, графа де Ламотт?
— Да, сударь, — отвечала Жанна.
— Вы родились в Фонтете, двадцать второго июля тысяча семьсот пятьдесят шестого года?
— Да, сударь.
— Вы живете в Париже на улице Сен-Клод?
— Да, сударь… Но для чего вы предлагаете мне эти вопросы?
— Весьма сожалею, сударыня, что вы меня не узнаёте… Я имею честь быть секретарем суда.
— Я вас узнаю.
— В таком случае, сударыня, я могу исполнить свои обязанности в качестве должностного лица, каковым вы признали меня?
— Одну минуту, сударь. Скажите, пожалуйста, чего требуют в данном случае от вас ваши служебные обязанности?
— Чтобы я ознакомил вас, сударыня, с приговором, вынесенным вам на заседании тридцать первого мая тысяча семьсот восемьдесят шестого года.
Жанна вздрогнула и обвела всех тревожным и недоверчивым взглядом. Мы намеренно ставим на втором месте слово «недоверчивым», так как во взоре Жанны было меньше недоверия, чем ужаса. Жанна содрогнулась от безотчетной тревоги; ее горящие глаза настороженно всматривались в сумрак камеры.
— Вы секретарь Бретон, — сказала она, — но кто эти два господина, сопровождающие вас?
Секретарь хотел ответить, но тюремщик, не дав ему заговорить, бросился к нему и шепнул на ухо слова, дышавшие испугом и красноречивым состраданием:
— Не говорите ей!
Жанна услышала; она внимательнее, чем прежде, посмотрела на двух незнакомцев. Ее удивило серое, стального цвета с железными пуговицами платье одного, куртка и меховая шапка другого. Особенное внимание Жанны привлек странный фартук, закрывавший грудь этого последнего. Фартук казался прожженным в нескольких местах, кое-где на нем виднелись кровяные и масляные пятна.
Она попятилась. Можно было подумать, что она сжимается в комок перед мощным прыжком.
Секретарь приблизился к ней.
— Станьте на колени, сударыня, прошу вас, — сказал он.
— На колени? — воскликнула Жанна. — На колени, я… Я, наследница имени Валуа, стану на колени?!
— Таков приказ, сударыня, — с поклоном сказал секретарь.
— Но, сударь, — возразила Жанна со злобной улыбкой, — вы говорите не подумав; мне приходится учить вас законам. На колени становятся только при публичном покаянии.
— Так что же, сударыня?
— А то, сударь, что публичное покаяние приносят только по приговору, присуждающему к позорному наказанию. Насколько я знаю, изгнание по французским законам не считается позорным наказанием.
— Я не говорил вам, сударыня, что вы приговорены к изгнанию, — печально и серьезно сказал секретарь.
— Но, в таком случае, — порывисто воскликнула Жанна, — к чему же я приговорена?
— Вы это узнаете, сударыня, выслушав приговор, а чтобы выслушать его, начните, пожалуйста, с того, что станьте на колени.
— Никогда! Никогда!..
— Сударыня, таков первый пункт данных мне предписаний.
— Никогда! Никогда, говорю вам!
— Сударыня, имеется предписание, что, если осужденная откажется стать на колени…
— То?..
— То ее принудят к тому силою.
— Сила! Против женщины!
— Женщина, так же как и мужчина, не должна преступать почтение, которое подобает оказывать королю и правосудию.
— И королеве! Не правда ли? — яростно крикнула Жанна. — Потому что я узнаю в этом руку враждебной женщины.
— Вы напрасно обвиняете королеву, сударыня… Ее величество совершенно непричастна к составлению судебных приговоров. Полно, сударыня, заклинаю, избавьте нас от необходимости прибегать к силе… На колени!
— Никогда! Никогда! Никогда!
Секретарь свернул трубкой бумагу, что была у него в руке, и вынул из своего большого кармана другую, весьма объемистую бумагу, которую держал в запасе, предвидя то, что происходило.
Он прочел составленный по всей форме приказ генерального прокурора представителям власти принудить непокорную осужденную стать на колени, дабы она покорилась правосудию.