Ожерелье королевы
Шрифт:
Упомянутые Калиостро сотрапезники беспокойно задвигались.
– Признайтесь откровенно, господин Делоне, мы ведь не на суде, да и за намерения не карают. Думали вы об этом? А вы, господин де Кондорсе, скажите: действительно ли в вашем перстне содержится яд, который вы не прочь дать мне распробовать во имя дорогой вашему сердцу любовницы – науки?
– Силы небесные! – покраснев, рассмеялся г-н Делоне. – Признаюсь, вы были правы, господин граф, я на миг словно обезумел. Но эта безумная мысль лишь промелькнула у меня в голове, как раз когда вы высказывали ее вслух.
– Как и господин Делоне, я тоже не стану скрытничать, –
У сидевших за столом вырвался крик восхищения.
– Сделанные только что признания подтвердили пусть не бессмертие, но, во всяком случае, необыкновенную проницательность графа Калиостро.
– Вот видите, – спокойно отметил Калиостро, – я угадал. Это все могло произойти. Жизненный опыт мгновенно раскрыл мне прошлое и будущее людей, на которых я посмотрел.
Моя проницательность такова, что простирается даже на животных и неживую материю. Садясь в карету, я по виду лошадей угадываю, понесут они или нет, по выражению лица кучера – перевернет он меня или нет, разобьет или нет. Ступая на палубу корабля, я сразу вижу, если капитан невежда или упрямец и, следовательно, не сможет или не пожелает выполнить необходимый маневр. Поэтому я держусь подальше от таких кучеров и капитанов, а также от их лошадей и судов. Я не отрицаю случайностей – я их свожу к минимуму. Вместо того чтобы оставлять им сто процентов вероятия, я отнимаю у них девяносто девять и остерегаюсь сотого. Это-то и позволило мне прожить три тысячи лет.
– В таком случае, – среди возгласов энтузиазма и разочарования, вызванных словами Калиостро, проговорил с улыбкой Лаперуз, – в таком случае, мой дорогой пророк, вам следует отправиться со мною и взглянуть на мои корабли. Вы окажете мне неоценимую помощь.
Калиостро промолчал.
– Господин маршал, – все с той же улыбкой продолжал мореплаватель, – раз господин граф де Калиостро не хочет покидать столь милое общество, и я его понимаю, то позвольте сделать это мне. Прошу извинить меня, господин граф Хага, прошу извинить меня, сударыня, но бьет семь, а я обещал королю уже в семь с четвертью сидеть в почтовой карете. А теперь, раз господин граф де Калиостро не склонен отправиться со мной и бросить взгляд на мои корабли, пусть он скажет хотя бы, что произойдет со мною на пути от Версаля до Бреста. От Бреста до полюса я уж как-нибудь обойдусь без его услуг, это мое дело, но насчет дороги от Версаля до Бреста он, черт возьми, должен меня просветить.
Калиостро посмотрел на Лаперуза с такою нежностью и грустью, что большинство сидевших за столом были удивлены. Но мореплаватель ничего не заметил. Он откланялся, слуги набросили на него тяжелый меховой плащ, а г-жа Дюбарри сунула ему в карман горсть конфет, о которых путешественник сам никогда не подумает, но которые так сладки для него, когда в долгие ночи среди стужи напоминают ему об отсутствующих друзьях.
Все так же улыбаясь, Лаперуз почтительно поклонился графу Хаге и протянул руку старому маршалу.
– Прощайте, мой дорогой Лаперуз, – проговорил герцог де Ришелье.
– Нет, господин герцог, до свидания, – ответил Лаперуз. – Ей-богу, можно подумать, что я уезжаю навсегда, а я отправляюсь всего лишь вокруг света, года на четыре-пять, не больше, так что говорить «прощайте» совершенно ни к чему.
– Года на четыре-пять! – воскликнул маршал. – Уж лучше, сударь, скажите «на четыре-пять веков»! В моем возрасте каждый год считается за век, так что все-таки прощайте!
– Вот еще! – рассмеялся Лаперуз. – Спросите у прорицателя, и он напророчит вам еще лет двадцать. Не правда ли, господин де Калиостро? Ах, граф, что ж вы раньше не рассказывали мне о своих каплях? Я погрузил бы на свою «Астролябию» [15] их целую бочку, чего бы это мне ни стоило. Так называется мой корабль, господа. Сударыня, позвольте еще раз поцеловать вашу прекрасную руку – самую прекрасную из всех, какие я увижу здесь по возвращении. До свидания!
15
Ошибка: корабль Лаперуза назывался «Буссоль», а «Астролябией» командовал Поль Антуан Флерио де Лангль.
С этими словами Лаперуз удалился.
Калиостро продолжал хранить зловещее молчание.
Шаги капитана гулко простучали по ступеням крыльца, во дворе послышался его веселый голос: Лаперуз прощался со всеми, кто собрался его проводить.
Лошади тряхнули головами, украшенными колокольчиками, сухо стукнула дверца кареты, и колеса загремели по улице.
Лаперуз сделал первый шаг по тому таинственному пути, из которого ему не суждено было вернуться.
Гости сидели, прислушиваясь.
Наступила тишина, и взоры присутствующих, словно по волшебству, обратились в сторону Калиостро. Его лицо озарилось таким пророческим светом, что все вздрогнули.
Несколько мгновений в столовой царило странное молчание.
Первым его нарушил граф Хага:
– Почему вы ему ничего не ответили, сударь?
В этом вопросе отразилось беспокойство всех присутствующих.
Калиостро вздрогнул, словно сказанные графом слова вывели его из глубокой задумчивости.
– Потому что мне пришлось бы или солгать, или сказать жестокую правду, – ответил Калиостро графу.
– Что вы имеете в виду?
– Я должен был сказать следующее: «Господин Лаперуз, герцог де Ришелье прав, считая, что больше с вами не увидится и прощается навсегда».
– Какого черта? – побледнев, воскликнул Ришелье. – Что вы такое говорите, господин де Калиостро?
– О, успокойтесь, господин маршал, – живо отозвался Калиостро, – это предсказание печально, но не для вас.
– Как! – вскричала г-жа Дюбарри. – Бедняга Лаперуз, который только сейчас поцеловал мне руку…
– Не только никогда больше ее не поцелует, сударыня, но и никогда не увидит тех, с кем простился этим вечером, – докончил Калиостро, внимательно вглядываясь в бокал с водой, в котором на яркой опаловой жидкости играли тени от окружающих предметов.
С губ у присутствующих сорвался изумленный вскрик.
Их интерес к завязавшемуся разговору возрастал с каждой минутой; судя по серьезному, чуть ли не тоскливому виду, с каким они – кто голосом, кто взглядом – задавали вопросы, могло показаться, что собравшиеся приготовились внимать предсказаниям античного оракула.
Среди всеобщей озабоченности г-н де Фаврас, уловив общее настроение, поднялся, приложил палец к губам и на цыпочках прошел в прихожую, чтобы узнать, не подслушивает ли кто из слуг.