Ожерелье Зоны
Шрифт:
– Вот вам, шакалье облезлое, за Жеку, – скрежетал он. БТР немного подбросило, словно наехал на кочку, – за Чека, – наемник подработал рулевым колесом вправо. Раздался истошный вопль. Затрещали автоматы, – за Бертолета, – защелкали по броне пули. Машина взревела, рванулась вперед, снесла ворота, с дребезгом прокатила по створе и, как дикий зверь, вырвавшийся на свободу, неудержимо устремилась в темноту ночи, выбрасывая напоследок густое облако выхлопа.
На неровностях машину подбрасывало и переваливало. Жесткая подвеска едва сглаживала неровности. Желтые круги света прыгали по сухой траве, вырывая из темноты колесный след. Узкую колею «батона» Пистон старался пропускать под днищем. Он скинул обороты и был готов в любой момент отвернуть от аномалии.
– Ява, глянь по ящикам, сколько боекомплекта? – Гриф обернулся, посмотрел на патронные ящики, прикрепленные к правому борту. Затем развернулся в другую сторону, взглянул на башенную установку, окинул салон в целом. «Да, уж, – подумал он, глядя на пустующие крепежи, – малость распатроненный».
– Шмальни по этим уродам с башни, – крикнул Пистон Алексею, не отрываясь от дороги.
– Никуда он шмалять не будет, – веско сказал Гриф. Пистон быстро взглянул на него, затем вновь вернулся к смотровому люку.
– Ящик, Ява, вот этот, что слева, открой.
Машину раскачивало из стороны в сторону, любое действие приходилось корректировать и цепляться за выступы, коих в салоне было предостаточно. Алексей отстегнул замки, поднял крышку.
– Здесь лента для большого пулемета, – сказал он, рассматривая поблескивающие в полумраке крупнокалиберные патроны.
– Понял, – Гриф кивнул.
– Ява, – позвал он спустя некоторое время, – проползи по скамейке, открой верхний люк, посмотри назад.
Согнувшись под низким потолком, придерживаясь за трубу, на которую были накручены гофрированные противогазные шланги, Алексей стал пробираться в десантный отсек.
– Не на чем им гнаться, – проговорил Пистон, поняв, с какой целью Гриф послал парня. – Уазик на ремонте. После твоего кувырка его только и чинили. Сделаем, день-другой покатаемся, потом он на нас.
Глава 8. Разговор в буфете
В институтских архивах Чаушев не нашел мало-мальски стоящей информации. Из разговора с подозрительным, обремененным подпиской о неразглашении младшим научным сотрудником Сошиным, обильно смачивая его «Чивасом», с горем пополам удалось выяснить следующее. Проект засекретили четыре года назад после неудачных испытаний. «Нарвал», по сути, спутниковая программа смежников из какого-то НИИ по агрессивным средам. Их НИИВР на едином концепте ядерной силовой установки разрабатывал три типа механизмов: гусеничный, шагающий и летательный.
– Все очень, очень секретно, – Сошин гнулся к уху капитана, обдавая щеку теплым дыханием и перегаром, шептал: – Новые технологии. Понимаешь, сверхновые, – через толстенные линзы очков классический задрот и ботаник таращился на капитана покрасневшими глазами. – Искусственный интеллект, квантовая механика, пластиковая электроника, микро-нанотехнологии, и все это замешано на артефактах. Каково, а?!
Он смотрел, не моргая, на Чаушева и ждал чего-то. Потом вдруг засуетился, заморгал, завертел головой по сторонам, встал и, скомканно попрощавшись, пошел к выходу, все ускоряя шаг. А за несколько метров до входной двери и вовсе побежал из буфета.
На них не обратили внимание. Редкие посетители коротали тоскливый вечер в неуютном помещении с прилавком, зарешеченными окнами, стенами, оббитыми вагонкой, и пыльными шарами-люстрами под беленым потолком.
Капитан смотрел ему вслед и сожалел. Уже после первого стакана и пятиминутного общения он понял, знает Сошин очень немногое, а деньги, уплаченные за дорогущий виски, потрачены впустую.
Он смотрел рассеянным, остекленевшим взглядом в зарешеченное окно, поверх бетонного забора на темное хмурое небо и допивал спиртное, когда к нему подсел Шарапкин. В приличном подпитии тот, хотя и старался делать вид, что оказался здесь не так просто и к капитану у него серьезный разговор, не мог скрыть своего алчущего взгляда на бутылку. Разговор не клеился, Чаушев ему не наливал, и прапорщик из кожи лез вон, чтобы заинтересовать начальника. И ему таки это удалось.
– …Два дня назад чё было, – начал очередную попытку пьяненький Шарапкин. – Я под «медовым шафэ»… – Чаушев представил, как тот, пьяный в дрыбаган и, очень вероятно, обмоченный (в подобном виде он его встречал как-то), – …лежал на природе (-коей мог оказаться сорняк у забора) и лицезрел (– то есть таращился тупым расфокусированным взглядом), как на задок из «головного хауса» вынесли клетку. Из нее выпустили облезлую сявку, а из пузыря, прифигаченного к ошейнику, брызгала красная краска. На фига это надо, я не врубился. Зато дворнягу гоняли по внутреннему двору как сидорову козу, свистели, кидали бульники, – при чем здесь «зато» капитан не понял, но выяснять не стал. Прапорщик продолжал: – Она носилась и от страха выла. Когда краска закончилась, ее того, изловили, отстегнули ошейник и впихнули обратно. Во-о-от, – протянул Шарапкин и в очередной раз уставился на невзятую вершину. На этот раз горлышко наклонилось, и в еще невысохший стакан Сошина с приятным бульканьем вылилось немного янтарной жидкости. Они выпили не чокаясь.
– И это еще не все, – произнес Шарапкин, после того, как опорожнил тару и аккуратно поставил на стол. Глядя в сторону, как будто вовсе не слушая пустой треп, капитан небрежно взял пачку и потянул из нее сигарету. Шарапкин по-свойски дернул пальцем, показывая, что тоже не прочь побаловаться. Чаушев краем глаза заметил это движение. Сунул сигарету в зубы, а пачку подкинул под локоть прапорщику. Скоро они дымили в две трубы, и каждый набивал себе цену. Шарапкин был польщен вниманием и чувствовал себя на высоте. Уловил интерес начальника и тянул.
Хотя история заинтриговала капитана, вида он старался не показывать. Бутылка у его руки действовала на прапорщика все равно что поводок на болонку. Молчание затягивалось, сигареты тлели.
– Так вот, о чем это я? – не выдержал Шарапкин и покосился на виски. Капитан перехватил жадный взгляд и плеснул в стакан, поощряя слово.
– Ага, – возбудился охранник и употребил. Чаушеву показалось, что виски тот вдохнул, а не выпил, так это было сделано быстро, даже кадык не качнулся. – Значит, я того, лежу себе, лежу, за жизнь думаю. Задумался так и не заметил, как свечерело. Херак, снова двери заднего хода открываются, и вываливается оттуда… никогда не догадаешься кто, – Шарапкин озорно блестящим глазом посмотрел на капитана. Тот даже не повернулся в его сторону, продолжал скучно смотреть через решетку. Не смутившись, охранник продолжал: – Чучело оттуда в оранжевом комбезе вываливается, с такенным колпаком на башке, – Шарапкин показал размер, скруглив руки над головой. – За спиной у этого копатыча железный ранец, а в руках он держит пуху, от которой шланг тянется к этому самому ранцу. Врубаешься, кэп, о чем речь?
Чаушев не ответил. Его покоробила бестактность, допущенная охранником, кроме того, втягиваться в панибратство с забулдыгой, даже ради дела, он не собирался. Он долго лил себе в стакан виски, пока не заплескалось у краев, затем поставил бутылку. От такой расточительности (эдак скоро ничего не останется) у Шарапкина глаза полезли на лоб. Он осознал свой промах, но не находился, как исправиться. Облизал губы, несколько секунд таращился на колышущийся океан в стакане напротив, потом заговорил сиплым доверительным тоном: