Ожившие сны
Шрифт:
— Что это, кто это, как так, вы как? – бормотал филин, смотря на Дика, и, очнувшись, взвизгнул:
— Как вы посмели в таком виде прийти в это избранное место?
— Так удобно… — попытался установить контакт Дик.
Но филин жёстко прервал его:
— Это удобно только нашему шефу, и только ему можно носить тут то, что ему удобно. А вы должны носить то, что удобно шефу, чтобы ему было удобно вас удобно.
Дик попытался извлечь смысл из этого набора слов, но не смог, и стоял, имитируя внимание. Филин ещё что-то бессвязно бормотал и, окончательно запутавшись в своем, заплакал странно высоким голосом:
— Вы не имеете права так поступать. Ваш юмор опасен… – и он захлебнулся эмоциями, икая.
— Я с вами согласен, — решил успокоить его Дик, непроизвольно ответив в рифму, — чёрт-те что тво-рится, мистер Понт.
Огромные глаза филина позеленели и увеличились в два раза. Он чуть не треснул от напряжения и, тряся пальцем перед лицом Дика, ещё громче завизжал:
— Вип! Вип-понт Файл! И не надо бесить меня! Это непозволительно тут… такое неуважительное отношение ко мне и шефу, нашему несравненному Вип-Идору… — далее следовал бессмысленный набор слов, который Дик опять не разобрал, кроме «опасен — согласен, рифмоплёт».
— Зачем вы так? – наконец внятно произнес филин, резко успокоившись. Он показал на одежду Дика.
— Нельзя подражать шефу. Он неповторим. И если вы даже презираете или там ненавидите его, то всё равно должны делать это преданно. Рецци, — он упёрся взглядом в Регги.
Она испуганно замотала головой и показала на папку бумаг:
— Нет, не могу, работаю.
— Я не об этом. Срочно переоденьте его согласно статусу. Кем этот поэт-юморист у тебя записан, какой окрас? — филин посмотрел на целое яблоко в руке Дика и вопросительно произнес:
— Девственник?
Опять появились ангелочки и напялили на Дика котелок и жилетку. Стринги он решил надеть сам, и у него это получилось с третьей попытки под аплодисменты ангелочков. С галстуком он не знал что делать.
— Какую помаду ему? — спросила филина Регги.
— Так, так, так, весьма достаточно самодостаточный, — размышлял филин, осматривая Дика со всех сторон. — Не зелёный, спелый, — и, щипнув Дика за сосок, причмокнул, — даже фаршировки не требуется. Однако… – он остановился сзади Дика, задумавшись, — так и есть, ему ярко-красную. Надо доложить об этом шефу. Дефлорация в его компетенции, – и пошёл, видимо, докладывать, виляя зелёным задом. Напротив жерла он остановился и похабным голосом гаркнул на тени:
— Почему без песни?
Тени жалобно затянули местный хит: «Как здорово, что здесь мы собрались…»
Интрига возрастала, Дик начал сомневаться в полезности кайфа и правильности хаоса.
— Так вы Рецци или Регги? — спросил он просто так, надо же было что-то говорить.
— Для вас Регги, для Файла Рецци. Он из орнитологического отдела. Птицы любят красивые слова, особенно заканчивающиеся на -шион. Они их не говорят, они их поют почти в оргазме. Вот это, — она показала на стол, — у нас регистрация, а у них рецепшион, поэтому для вас я Регги, а для них Рецци. И не вздумайте спорить с ними. Тут всё будет в пухе от истерики.
— Постараюсь. Я тоже не перевариваю пернатых.
— Будьте осторожны со сленгом. «Не переваривать» тут имеет прямое значение.
— Извините, я хотел сказать, что они… мерзкие. Можно избежать их тут?
Регги оценивающе посмотрела на него и кивнула.
— Я позабочусь об этом. Вот, кстати, экземпляр ещё хуже, — показала она на типа, телом похожего на гуся. Он внимательно слушал филина, поглядывая в сторону Дика. — Этот из отдела поэзии, юморист, шут по-вашему. Постоянно шутит.
— Это же невозможно!
— Да, невозможно, но их это не останавливает. Сейчас начнётся, — обречённо прошептала Регги, видя, как гусь ответил филину «ага» и, плавно пританцовывая чукотский регги, направился к ним. — Я вас умоляю, — в её пустых глазах действительно мелькнула мольба, — не хвалите его. Поэты и юмористы очень возбудимые…
— Я не юморист, — гневно сверкнул совершенно человеческими глазами гусь, — я трагик!
— У юмористов закончился антидепресняк, и они стали трагиками, — пояснила Регги.
Поэт обиженно крякнул что-то типа «чертовка» и, болезненно щипнув Дика за сосок, торжественно произнёс:
— Разрешите представиться, коллега, Макдаун. Прекрасно, обворожительно, аппетитно выглядите. Нам, рифмоплётам, нужна свежая кровь. — Он облизнулся, смачно причмокнув, и растянул свою улыбку ещё больше, до ушей. — Мы очень, очень вам рады. Только послушайте это, вам и ГРУ посвящается!
Ты подошёл к черте забвения
И вот послушай мой совет:
Хоть раз отведав яд растления,
Обратного пути уж нет.
— Не правда ли, гениально, коллега? — обратился он к Дику.
Дик не знал, что ответить, да и не хотел напрягать по этому поводу мозги, не любил поэзию. Она очень редко бывает удачной и обычно плохо влияет на его пищеварение. Поэтому авторитетно ляпнул:
— Херня.
Поэт опешил и, качаясь, искал ответ, но ничего достойного в его лексиконе не нашлось.
— Вы, уважаемый, хотели сказать «хорей»?
— Нет, — невозмутимо ответил Дик.
— Хам, — процедил сквозь зубы поэт, подчёркнуто медленно надевая очки. — Так, так, так, ага, да я вижу, сударь, вы новичок тут и, видимо, ещё оптимист!
— Я не хотел вас обидеть, господин Даун.
— Даун?! Я — Мак, Макдаун! — прокричал он на весь вулкан и перешёл на зловещее шипение, закрыв глаза. — Видите ли, любезный, я знаю, что «Макдаун» звучит легкомысленно, и даже понимаю вас, ваше ничтожество. И смею вас заверить, что меня невозможно обидеть невежеством. Нубист? — неожиданно переключился он на Регги. Она кивнула.