Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
— Сбор по сигналу автомашины, — предупредил он, и все тронулись по своим маршрутам.
Как все-таки красива и приветлива природа тайги. По-моему, неверно называют такие таежные массивы глухоманью. Какая же это глухомань, если все кругом шелестит, звенит, поет, пощелкивает, заполняя слух неумолчным гомоном птиц, перекличкой разных зверьков. Сижу, прислушиваясь к этой извечной музыке тайги, пытаюсь разгадать ее смысл. В ней много радостей и тревог. Где-то захлопал крыльями тяжелый на взлете глухарь. Не иначе к нему подкрадывался проворный соболь,
Бывает в тайге и чуткая тишина, слышится какая-то музыка таежной мудрости.
Приветливость тайги отличается мягкостью красок, господством хвойной зелени и чистотой воздуха. Такая приветливость располагает к спокойным раздумьям. Хочется верить во все хорошее, разумное без воспоминаний былых горестей и невзгод. Все твое существо устремлено к свету завтрашних дней. И всякие болячки забываются. Душа окрыляется верой, что это кедровое царство будет сохранено и останется навсегда девственным на радость грядущим поколениям.
Проходит полчаса, час… Появляется мой сын с полным мешком отборных шишек. Вываливает их к моим ногам. За ним Саша. И передо мной вырастает целый ворох даров тайги. И мне пришла пора работать — засыпать бункер «агрегата» и крутить вороток. Подошел командор, он помог мне. Сильные у него руки, проворные. С треском отлетает ребристая оболочка шишек, бронзовыми монетками перекатываются со звоном по решету орехи.
Неожиданно вернулся из дальней разведки Михаил Иванович.
— Что случилось, Михаил Ваныч?
— Ничего… Два парня с двустволками побрели на Кедровую. Мотоцикл замаскировали у ключа, в кустах. Николай пошел отогнать от них подальше маралиху с теленком. Такие стреляют во все без разбору. Пойду предупредить ребят.
— Они сейчас сами придут, — остановил я Михаила Ивановича, а у самого спина похолодела: «Такие могут вместо медведя человека с кедра снять».
К счастью, вскоре показались мой сын с Геннадием, Елизарьев, Андреев, Саша. Ворох шишек превратился в копну.
— Хватит, — сказал я, стараясь не выдавать своего тревожного настроения.
— Как хватит?! Еще по мешку приволокем, тогда посмотрим, — возразил вошедший в азарт мой сын.
— По мешочку еще можно, — согласился командор.
Ребята ушли на косогор. Михаил Иванович встал за вороток, я на загрузку бункера и отсыпку орехов. Трудоемкое, но интересное занятие. Растет и растет ореховая грядка пока еще с паргой и копейками — так называл Михаил Иванович куделистые хвостики стержней и прилипшие к ним округлые ноготки шишек. А воздух, напоенный до густоты над «агрегатом» ароматом кедрового сока, кедровой смолы, — вдохнешь и выдыхать жалко. И вдруг… Нет, не вдруг, этого следовало ожидать: на верхней террасе Кедровой горы раздались выстрелы. Михаил Иванович бросил крутить вороток, прислушался.
— Сволочи, по зверю стреляют.
— Может, по глухарю.
— Нет, жаканами.
Раздался еще выстрел, сдвоенный — дуплетом. И огласилось кедровое царство звериным ревом. Рев медвежий, грозный и жалобный. Опасно: раненый зверь приходит в ярость, не убегает от человека, а идет на него.
— «Губернатор»? — спросил я Михаила Ивановича.
— Нет, — ответил он и, схватив свой топор, бросился на косогор с тревожным криком: — Максим! Геннадий!..
Я видел, как кто-то из них взобрался на кедр, но когда и как слетел или спустился на землю — не заметил. Неужели побежали на рев раненого зверя?..
— Назад! Назад!.. — тревожным голосом пытался остановить их Михаил Иванович. Готов кричать и я изо всех сил, но горло перехватила спазма: мне показалось, что именно в этот момент разъяренный зверь вздыбился перед ними.
Бросаюсь к кабине фургона. Благо хороший аккумулятор — сигнал сработал. Да, вот они, пятятся сюда. На них напирает Михаил Иванович и, как видно, костит их на чем свет стоит. Сумасшедшие, захотели посмотреть разъяренного медведя…
— Как и чем наказать вас, глупцы!..
— Березовой кашей по голой заднице, — подсказал прибежавший сюда Василий Елизарьев.
— И в карцер с ключевой водой до пупков, — добавил командор.
Виновники переминаются с ноги на ногу, с благодарностью поглядывая на Михаила Ивановича. Как видно, он успел внушить им, чем могла закончиться встреча с раненым медведем. Такой зверь и с продырявленной головой опасен. При приближении человека он и с последним вздохом может подняться и обнять мертвой хваткой.
— Ладно, оставим без наказания, — заступился за них Михаил Иванович. — Они все поняли. — И еще раз напомнил: — Зверь есть зверь…
— Мичугин, кажется, твоего «губернатора» ухлопали, — сказал Илья, появившись возле фургона.
— Едва ли… «Губернатор» не такой глупец, чтобы подставлять себя под выстрелы браконьеров, — ответил Михаил Иванович и, подумав, добавил: — Впрочем, все может быть. Придет Николай, уточним.
— Как?
— Там, в кустах смородины, мотоцикл запрятан.
— Пошли, устроим засаду, — предложил Илья.
— Не горячись. У них ружья, а у нас… Браконьеры в таком деле хуже зверя. Можно пулю в грудь схлопотать.
Илья остепенился.
— Тогда за работу. Дотемна надо все перемолоть!
Снова закрутился вороток, захрустели оболочки шишек, зашуршала на покатом решете коричневая рябь зернистого богатства.
Пройдет еще неделька, вторая, ветер смахнет шишки на землю, скаты Кедровой горы будут усыпаны так, что негде ступить ноге, и начнется здесь пир грызунов всех мастей, умеющих заполнять свои гнезда и норы впрок драгоценными зернами. Но они истребят лишь мизерную часть кедрового урожая, все остальное попадет под снег и будет преть до весны. Жаль такое богатство!..