Ожоги сердца (сборник)
Шрифт:
— Прошу, заходите, товарищи, — послышался оттуда басовитый голос.
Приемная быстро опустела. Последним в кабинет секретаря горкома вошел генеральный директор.
— По своим часам живет, — заметил вслух Василий Ярцев, входя в приемную. Следом вошел Федор Федорович.
— Экономный, — односложно отозвался сидящий за столом инструктор горкома, в обязанности которого на этот раз входило следить за порядком в приемной и отвечать на звонки.
— Я по делу Ярцева, моя фамилия Ковалев, — представился ему Федор Федорович.
— А где сам Ярцев? — спросил инструктор.
— Вот
— С костылем, а пришел раньше на целый час.
— Боялся опоздать, — объяснил Василий.
— Пройдите в комнату ожидания, через часик вызову, — предложил инструктор, поглядывая на двери кабинета первого секретаря. Там уже началось заседание, и в приемной должен быть порядок, без лишних разговоров.
Кабинет инструкторов орготдела в часы заседаний бюро горкома называли комнатой ожидания. Там стояли три стола с телефонами, перед каждым кресло и несколько стульев по бокам. Когда сюда вошли Федор Федорович и Василий Ярцев, свободных мест уже не было. Орготдел вообще пустым не бывает. Ярцеву уступили место в кресле за передним столом. Рядом примостился Федор Федорович.
Телефонные звонки, запросы, ответы, шелест развернутых газет, перекидка фразами из угла в угол… Какое-то время Василий не мог уловить суть разговоров. Мысленно он уже в который раз видел перед собой членов бюро горкома, вставал перед ними, отвечал на вопросы, давал объяснения, старался доказать: «Не лишний я в партии, не лишний». И тут опять показался Шатунов. Он заглянул в дверь и скрылся. Опоздал к началу заседания бюро или просто решил еще раз показать себя: «Вот я какой, никогда не унываю».
Теперь Василий слышал только громкий стук учащенного пульса в висках. Вспомнились слова Шатунова: «Показуха… В страдальца играешь?» И сердцу стало тесно в груди. Так и хотелось разломить костыль на больной ноге, чтоб болью заглушить тревожные думы.
«Возьми себя в руки, Василий, возьми», — уговаривал он себя, поскрипывая зубами.
На плечо легла рука Федора Федоровича:
— Не превращай зубы в песок… Шатунов не знает, куда метнуться: генеральный прочитал все тетради по твоему делу.
Василий не поверил своим ушам. Кому пришло в голову дать какие-то тетради на чтение генеральному директору? У него вон какая махина забот. Каждая минута на счету. По нему горожане уже сверяют свои часы каждое утро. Появился он на площади перед управлением завода — переводи стрелки: без пяти восемь. Управлять таким заводом вразвалку равнозначно отказу от веры в завтрашний день. Туда надо входить подготовленным, без потери времени, отпущенного на сегодня. Разгильдяям там нечего делать…
Тут же Василий уличил себя в подражательстве: каждый раз садился за руль подготовленной к испытанию машины точно по графику, минута в минуту, и разглядывал дефекты вроде не своими глазами, будто у него появлялось какое-то второе зрение — не свое, не материнское, а чужое. Чужое ли? Нет, оно такое же чужое, как собственная голова на плечах…
Постой, погоди, Василий, ты, кажется, уже собрался смотреть на жизнь глазами генерального директора. Еще шаг, другой — и найдешь в нем что-то родственное, начнешь напрашиваться в сыновья. Отцы умеют защищать сыновей, но тут тебя ждет разочарование. Вспомни, ведь ты знаешь, как он строг к своему родному сыну.
…Приехал на завод молодой специалист, только окончивший электротехнический институт. Приехал с направлением Министерства высшего образования, но без диплома. По существующим тогда правилам диплом он мог получить лишь после года работы на том предприятии, куда направлен. Приходит парень в отдел кадров, затем к начальнику электротехнического цеха. Там смотрят — сын генерального директора! И назначили его на инженерную должность. Затем решили позвонить отцу: так-то и так, инженером будет работать ваш сын. А тот чуть телефон не разнес:
— Кто вам дал право принимать на такой завод человека на инженерную должность без диплома?! Я накажу вас! Сын должен год работать рядовым электриком или слесарем. До свидания…
Прошел год. Сын получил диплом, и только тогда отец разрешил перевести его на инженерную должность.
Вот и прикинь, Василий Ярцев, как тебе достанется от него сегодня на бюро горкома. Единственному сыну поблажки не дает, а таких ярцевых у него на заводе тысячи.
— Кто все-таки навязал ему тетради? — спросил Василий, повернувшись к Федору Федоровичу.
— Никто не навязывал, он сам попросил у секретаря горкома. Думаешь, завод входит в ритм, так теперь ему все побоку?
— Не думаю, — качнул головой Василий.
— Тогда прислушайся, о чем тут идет речь.
— …Критика, она, брат, тоже потребность здорового коллектива. Раз человек сделал критические замечания, значит, его заботит общее дело. Но если его повторное выступление осталось без внимания, то соседи по работе окончательно замкнутся: молчи больше, за умного сойдешь.
— …Человеку трудно быть в коллективе незамеченным. Он старается проявить свои способности, а его не замечают… Вот вам еще один канал к моральным запасам…
Василий придвинулся ближе к Федору Федоровичу и собрался спросить шутя, чтоб отвлечься от грустных мыслей, навеянных встречей с Шатуновым: «Это крылья или уже нектар?» — но к столу подошел один из собеседников и до боли тоскливым голосом заговорил:
— Вот мне всю жизнь твердят: должен, должен… И никак не могу дождаться, когда скажут: ты уже исполнил свой долг на Магнитке, на фронтах Отечественной войны, на стройке гидростанции и автозавода, но и сегодня твой ум, твои руки, твой опыт нужны коллективу, ты нужен нам… После таких слов — я нужен! — и на старости лет помолодею, окрылюсь на любое дело…
Федор Федорович нахмурил брови, к уголкам глаз сбежались такие глубокие морщинки, что казалось, именно в эту минуту он постарел лет на тридцать. Да, и ему вроде не удалось испытать такого счастья — услышать: ты нужен нам, Федор Федорович, нужен такой, какой есть! Тоже ведь постоянно напоминают — должен, должен… И все же не за себя он сейчас переживал. Он думал, как ответить этому товарищу…
Раздумья прервал инструктор горкома:
— Ярцев и Ковалев, слушается ваш вопрос, входите.