Озма
Шрифт:
От Хуаны беглецы узнали, что народ ропщет. Арест своих вождей ламанчцы сочли знаком того, что Богу не угодна революция… Тогда мышь позвала других мышей, и они вырыли яму под помостом с виселицей. Утром палач, который ещё не знал о побеге, ступил на помост в ожидании осуждённых и… провалился в преисподнюю! Вожди революции тут же вышли из укрытия. Алехандро спросил толпу:
— Ну что, теперь вы видите, что Бог за нас и с нами?
Ответом ему было троекратное «ура!» Королевский дворец, на площади перед которым всё это происходило, был взят в пять минут. Ламанчцы
— Вы будете помогать мне править. Ведь неизвестно, какими будут мои преемники! Нам нужны законы, чтобы их не смел нарушить ни один король, и Государственный совет, чтобы в трудную минуту вы, сыны и дочери Ламанчи, могли сами за себя постоять. Я же буду в этом Совете только равноправным членом.
Так и сделали. Тереса, конечно, стала королевой. Фернандо Крокодилос, архиепископ и тюремщик получили по заслугам. Хуана уехала учиться в более просвещённые страны и впоследствии прославилась своими пламенными выступлениями против католической церкви.
Мерзявка Адальжиза и другие
— Украл ты у меня дочку, Александр, — укоряла режиссёра Ишода, когда он и Озма садились в машину с надписью «Киносъёмочная».
— Ничего, — говорила будущая Хуана Вальеха, — мы будем каждый день звонить!
…В Мадрид они приехали через пару часов — на Найде Индия граничит с Ламанчей. Первым делом Расщепей представил Озме киногруппу.
— Ну, прежде всего, — начал он, — первая моя приятельница — мышь. Будьте знакомы: Олеся Расщепей — Флоренс Недомби. Из старинной киношной семьи, родилась за грудой декораций, и сорок поколений её предков играли в кино. Но для Флоренс наш фильм будет дебютом.
Мышка была прехорошенькой. Белая, как снег, с розовым носиком, лапками и хвостом, с красными глазками-бусинками. Озме она сразу очень понравилась.
— Теперь, — продолжал Расщепей, — наша Тереса.
И указал на совершенно пустой стол. Лишь очень пристально всмотревшись, Озма увидела какую-то точку.
— Это мерзявка Адальжиза, — пояснил режиссёр.
— А за что вы её так ругаете?
— И не думаю. Просто сеньора принадлежит к лилипутскому племени, именующему себя мерзявками. Да увеличьтесь же, сеньора!
Точка начала быстро расти и превратилась в женщину небольшого роста, даже ниже Расщепея. Сколько ей лет, сказать было трудно, настолько она была накрашена. Озму она разочаровала: разве такой должна быть красавица Тереса?
Адальжиза поймала взгляд девушки и сказала ледяным тоном:
— Здравствуйте, сеньорита, и не смотрите на меня дикими глазами. Я сейчас сделаю из себя Тересу, и вы увидите, что я гожусь на эту роль.
С этими словами она убежала.
— Ты знаешь, Олеся, — обратился Расщепей к падчерице, — многие смогли бы лучше сыграть Тересу. Но этой Адальжизе я обязан тем, что вообще ставлю эту картину и играю в ней главную роль. Правда, и в моей смерти прошу винить Адальжизу Ш…
— Как это?
— Очень просто. Ещё когда я жил на Земле, она раз ночью заявилась ко мне домой и стала просить, чтобы я взял её в кино. И предложила сюжет для картины — вот эту самую революцию. Она — Тереса, я — Алехандро, народная борьба, а в последнем кадре мы с ней целуемся. Но я отказался.
— Почему? — Озма была поражена.
— Да потому, что я тогда ещё ничего не знал про Найду и решил, что мерзявка морочит мне голову. Хотя мог бы задуматься: а каким образом Адальжиза попала в мою комнату сквозь запертую дверь? Но тогда я только и сказал: «Вы не знаете истории!» — а она вызвала своего приятеля Идолище Поганое — вот оно, кстати, оно у нас играет Людоеда. Идолище, познакомьтесь: Олеся Расщепей — наша Хуана Вальеха.
— Очень приятно, — басом сказало Идолище, протягивая Озме огромную лапу, покрытую коричневой и синей шерстью. Девушка пожала лапу с удовольствием и без страха. Идолище оказалось хоть и огромным, и лохматым, но совсем не поганым, а очень даже симпатичным.
— Так вот, — продолжал Расщепей, — Адальжиза стала кричать на Идолище, и оно вынуждено было посадить меня на люстру.
— Но ты, мой повелитель, — перебило Идолище, — ты только дунул на меня, и я вылетело в окно с рамой на шее! С пятого этажа! О, ты велик и могуч, мой господин!
— Нет, люди добрые, вы только посмотрите на него! Я уже полгода не устаю перед ним извиняться. Я ведь не знал тогда, какое славное наше Идолище. А оно только что на коленях не ползает. Я и не думал, что так получится, и не виноват, что в своём доме и стены помогают! Так вот, после этого Адальжиза не рискнула больше спорить и ушла. А я так хохотал, что в буквальном смысле слова умер со смеху! Шутка ли — сидеть в два часа ночи на люстре и беседовать с такой странной компанией!
— Не знаю, — пискнула Флоренс Недомби, — вам, сеньор Расчепео, может быть, и смешно, а мне на вашем месте было бы обидно.
— Бедное маленькое создание! Так вот, я умер со смеху. Точнее, я думал, что я умер, а на самом деле попал на Найду. И в первый же день своего там пребывания встречаю я на улице… кого бы ты думала? — Адальжизу и Идолище! Но что же это я, старый дурак? Пойдёмте ко всем!
И Озма познакомилась со всей остальной киногруппой. Далеко, конечно, не такой живописной, как первые трое. Это были обыкновенные славные ламанчцы, ещё скорбевшие о прежнем режиссёре, но уже готовые подчиняться новому.
Под конец знакомства вернулась Адальжиза. И Озма даже не сразу её узнала. Мерзявка и впрямь хорошо потрудилась над собой и буквально нарисовала на себе красавицу Тересу…
— Запомни, Алька, — говорил впоследствии по этому поводу Расщепей, — в кино могут играть люди либо совершенно естественные, либо насквозь фальшивые.
Правая рука Расщепея
На другой же день началась работа. Большая часть фильма должна была сниматься в бывшем замке Тересы — ныне музее революции. Поэтому Расщепей и Озма жили в верхних комнатах, там, где не было экспозиции и служащие устроили всё по-современному.