Озорство
Шрифт:
— Да, — ответила она. — Очень хорошо.
— И я так думаю, — отозвался он. — Извини, что не позвонил раньше. Было много бумажной работы. Нужно все оформить. Понимаешь?
— Да, — ответила она.
— Что новенького?
— Ты не звонил целых четыре дня, — сказала она. — Мы виделись в среду ночью, а сегодня уже воскресенье.
— Да, ты права, — согласился он. — Но ведь я гонялся за мужиком, который убил твоего сына, — напомнил он ей.
Надрывался, чтобы поймать его, хотел он было прибавить,
— В среду мы любили друг друга, — произнесла она, — а ты звонишь только в воскресенье.
— Да.
Воцарилось молчание.
— Но ведь я же звоню тебе. Разве не так? — проговорил он.
Молчание.
— Можно мне приехать к тебе? — спросил он.
Молчание затянулось.
— Кэти, ну скажи что-нибудь?
Молчание становилось невыносимым.
Он подумал: «Эй, не слишком ли ты воображаешь из себя, сестренка? Ты ведь не одна такая красотка».
Но трубку не вешал, надеясь, что не позже чем через четверть часа она все-таки заговорит.
А она думала, что домик в лос-анджелесском пригороде, наверное, вовсе не для нее. В Америке такие, как она, могут только мечтать о Калифорнии. А еще Кэти подумала, что Паркер, возможно, и не такой порядочный, трудолюбивый мужчина, о каком она мечтала. Будет ли он жарить для нее барбекю, когда она, проработав весь день над сценарием, выйдет вечером в сад?
Кто знает, тот ли он мужчина, который ей нужен? Но шел дождь, сын ее ушел в мир иной, и она осталась одна.
— Конечно, приезжай, — ответила она и повесила трубку.
Клинг тоже звонил по телефону-автомату и по той же причине, что и Паркер. Ему не хотелось опозориться в таком многолюдном месте, как комната следственного отдела. И он не желал стать посмешищем ребят, с которыми вместе работал и которым часто вверял свою жизнь. И вообще из участка ему не хотелось звонить, хотя там телефоны-автоматы были на каждом этаже. Полицейский участок — это маленький город, слухи и сплетни там распространяются очень быстро. Зачем ему нужно, чтобы кто-то услышал, как он будет мямлить нечто невразумительное, когда на другом конце провода ему скажут, что не желают с ним разговаривать? А он чувствовал, что такое вполне может случиться.
И вот он стоял под проливным дождем, в квартале от участка, защищенный одним лишь пластмассовым колпаком, и крутил диск телефона-автомата, набирая номер, который узнал в справочном отделе полицейского ведомства и записал на клочке бумаги. Эта бумажка уже вымокла под дождем.
Услышал ответный звонок. Один, другой, третий, четвертый, пятый...
Ее нет дома, подумал он.
Шестой, седьмой...
— Алло?
Он вздрогнул, услышав ее голос.
— Алло, — ответил он. — Шейрон? Командир
— С кем имею честь говорить?
Резкий голос, в котором звучало нетерпение. А дождь лил и лил, не переставая. Сейчас повесит трубку, подумал он.
— Это Берт Клинг, — ответил он.
— Кто?
Голос звучал все еще резко и в то же время чуть смущенно.
— Детектив Берт Клинг, — повторил он. — Мы... э-э... познакомились в больнице.
— В больнице?
— В начале недели. Тогда ранили женщину-полицейского из бригады спасения заложников. Джорджию Моубри.
— Да?
Пытается вспомнить его. Незабываемая встреча, подумал он. Неизгладимое впечатление.
— Я был тогда с детективом Берк, — объяснял он, готовый оставить свою затею. — Рыжеволосая женщина из бригады спасения заложников. Она стояла рядом с Джорджией, когда...
— Да, вспомнила, — отозвалась Шейрин. — Как поживаете?
— Прекрасно, — ответил он и, не медля ни секунды, выпалил:
— Я звоню вам, чтобы выразить соболезнование по поводу этой утраты.
— Очень любезно с вашей стороны.
— Я понимаю, что должен был бы позвонить раньше...
— Нет-нет, я ценю ваше участие.
— Но мы расследовали одно очень сложное дело...
— Понимаю.
Джорджия Моубри умерла в среду вечером. А сегодня воскресенье. Шейрин вдруг подумала, к чему все это. Когда зазвонил телефон, она читала газеты. Прочитала о вчерашних беспорядках в парке. Черные и белые буйствовали.
Черные и белые стреляли друг в друга, убивали друг друга.
— Так что...э...я знаю, как все это сложно и трудно, — продолжал он. — И я...э-э...сейчас подумал, что мне следовало бы выразить вам свое...э-э...сочувствие.
— Спасибо, — поблагодарила она.
Помолчали.
— Э-э...Шейрон, — начал он.
— Меня зовут "Шейрин, — поправила она его.
— А разве я не так сказал?
— Вы произнесли Шейрон.
— Точно, — подтвердил он.
— А правильно Шейрин.
— Понял, — смутился он.
— Через "и", — уточнила она.
— Да, — сказал он, — точно. Спасибо. Простите. Шейрин, правильно?
— Что это я слышу? — спросила она.
— Что такое?
— Какой-то звук.
— Звук? А, это, должно быть, дождь.
— Дождь? Откуда вы звоните?
— С улицы.
— Из телефонной будки?
— Нет, никакой будки здесь нет. Просто маленький навес.
И вы слышите, как по нему барабанят капли дождя.
— Так вы стоите под дождем?
— Выходит, так.
— А разве в следственном отделе нет телефона?
— Есть, конечно, но...
Она ждала.
— Я... э-э... не хотел, чтобы кто-нибудь подслушивал.
— Почему же?
— Потому что я...я не знал, как вы отнесетесь к... этому.