Озябшие странники
Шрифт:
— Сумасшедшие… — сказал таксист. — Смотри, что они делают, эти сумасшедшие. Жизнь им недорога. Тут и так не знаешь — когда взлетишь на воздух. Слышала сегодня — в Иерусалиме?
Он прибавил скорость и нагнал парочку. И с минуту они мчались перед нами, чуть справа, так что я видела ее гибкую спину с шаром шлема на голове.
Мое нервное сердце билось свободно и покойно.
В желтом свете фонарей все было омыто недавним коротким дождем — шоссе, мотоцикл, их шлемы. И ее смуглое плечо с паутиной татуировки блестело так же, как и эта дорога, шлемы и мотоцикл, и, казалось, было произведено
Наш китайский бизнес
«Хотел бы уйти я
В небесный дым,
Измученный
Человек».
Беда была в том, что китайцы и слышать не хотели о китайцах. Наверное, потому, что были евреями.
Яков Моисеевич Шенцер так и сказал: нет-нет, господа, вы китайцами не увлекайтесь! Речь идет о еврейском Харбине, о еврейском Шанхае…
Словом, беседуя с ними, было от чего спятить.
Когда мы вышли, Витя сказал:
— Ты обратила внимание на их русский? Учти, что многие из них никогда не бывали в России!
— Полагаю, все мы нуждаемся в приеме успокоительного, — отозвалась я.
— Я менее оптимистичен, — сказал Витя. — И считаю, что всех нас давно пора вязать по рукам и ногам.
Китайцами мы их прозвали потому, что это слово ясно с чем рифмуется. Когда перед нашими носами забрезжил лакомый заказец — их паршивый «Бюллетень», — мы навострили уши, наточили когти и приготовились схватить зажиточную мышку в свои пылкие объятия.
Поначалу эти обворожительные старички со своим рафинированным русским казались нам божьими одуванчиками. Вот именно тогда Витя и изрек впервые:
— Китайцев следует хватать за яйца.
И я с ним согласилась. Но яйца у них оказались основательно намылены.
Да. Стоит разобраться, ей-богу, почему же сначала они показались нам божьей травкой?
Корректность, конечно же! Их безукоризненные манеры и старосветское воспитание.
…Тут бы мне хотелось как-то посолиднее нас обозначить, но, боюсь, ничего не выйдет. Назывались мы «Джерузалем паблишинг корпорейшн», хотя ни я, ни Витя не имели к Иерусалиму ни малейшего отношения. Я жила в маленьком городке, оседлавшем хребет одного из холмов Иудейской пустыни, а Витя — в душном, рыбно-портовом Яффо.
К корпорации, какой бы то ни было, мы тоже не имели ни малейшего отношения, но Витя считал, что это название придаст нашей фирме некоторую устойчивость. (Кажется, в корзину воздушного шара с той же целью грузят мешки с песком).
Честно говоря, нас и фирмой назвать было совестно, но это уж — как кому нравится.
Когда, года четыре назад, нас обоих вышвырнули из газеты за то, что мы платили авторам гонорары, Витя, с присущей ему наглостью и гигантоманией, заявил, что с него довольно: больше он на хозяев не работает. Он сам будет хозяином.
— Кому, например? — спросила я с любопытством.
— Тебе, — простодушно ответил он.
— Да благословит вас Бог, масса Гек!
Тогда он с жаром принялся доказывать все выгоды самостоятельного бизнеса. Можно сильно греть налоговое управление, объяснял он, списывая текущие расходы на все, буквально на все! К примеру, приобретаешь ты за пятьдесят миллионов долларов на аукционе «Сотбис» Ван Гога, «Автопортрет с отрезанным ухом», и когда представляешь документы об этом в налоговое управление…
— …тебе отрезают все остальное…
— Да нет! — кипятился Витя. — Тебе просто списывают эту сумму с годового налога!
Теперь вы понимаете, с кем мне приходилось иметь дело?
На другое утро он пошел в налоговое управление, положил голову на плаху и дал знак палачу отпустить нож гильотины: зарегистрировал на свое имя компанию «Джерузалем паблишинг корпорейшн», единственным наемным работником которой стала я.
Первое время старые газетные связи еще держали наш воздушный шарик в бурных потоках издательской стратосферы. Одним из лучших заказов была религиозно-историческая брошюра, издаваемая консервативной ешивой, которую возглавлял рав Фихтенгольц. Дай ему бог здоровья, — это был дивный заказ! Большая статья о порядке богослужений и жертвоприношений во Втором Храме. На третьей странице издания мы должны были изобразить Первосвященника иудейского в полный рост, в парадном одеянии.
Статью, конечно, перевели и отредактировали, что касается Первосвященника — с ним было хуже. Дело давнее, заметила я, кто его видал, этого парня?
И тут нам с Витей пришла в голову славная мыслишка насчет моего свитера — длинного, серого, вязанного такой мелкой дерюжкой. Простенького, но очень элегантного. У меня была хорошая фотография анфас в этом свитере. Снимали во время страстной ругни в Беэр-Шеве на конференции, посвященной связи двух культур — нашей и ихней. И поза хороша: правая рука воздета, левая прижата к груди. Почему-то Вите казалось, что это — самые подходящие для Первосвященника и одеяние и поза.
— Дай старичку шкуру на поноску, — сказал Витя. — Смотри: при помощи сканера переносим на экран твой свитер, убираем никому не нужную твою голову, находим в журналах благообразное лицо еврейского пророка, там этого добра навалом… — и старый хрен укомплектован!
Мы судорожно принялись листать журналы. Самым благообразным оказалось обнаруженное в «Джерузалем рипорт» бородатое лицо Хасана Абдель Халида, идеолога арабской террористической организации «ХАМАС». Витя сказал, что пролистай мы еще сто двадцать журналов — более типичного еврейского лица не найти. Дадим растром, сказал он, его и родственники не опознают, как после автомобильной катастрофы.
Что же касается нагрудной пластины с драгоценными камнями, украшавшей одеяние Первосвященника, тут уж все было проще простого: среди прочего хлама я зачем-то вывезла с бывшей родины коллекцию уральских самоцветов. Они и послужили, так сказать, прообразом драгоценных камней, символизирующих цвета двенадцати израилевых колен…
Рав Фихтенгольц был в восторге. Первосвященник наш иудейский с головой арабского террориста стоял на картинке в моем свитере, а нагрудную его пластину украшали уральские самоцветы — и очень кстати: моя, не бог весть какая пышная грудь Первосвященнику все же была великовата.