P.O.W. Люди войны
Шрифт:
Новая война ушла отсюда. Словно струя напалма, она, ударившись о границу, устремилась вниз, на юг, и там еще долго будет бушевать, выжигая унылые кишлаки. Но здесь, по обе стороны линии Дюрана, до сих пор воюют по-своему. Для пуштунов перейти эту линию так же просто, как перешагнуть черту между жизнью и смертью. В 1893 году Великобритания была уверена, что для безопасности собственных колоний в Индии ей необходимо создать видимость границы с Афганистаном. Британский офицер, секретарь индийской колониальной администрации сэр Мортимер Дюран разработал документ, который вскоре подписал эмир Афганистана Абдул Рахман Хан, по национальности пуштун. В документе определялась условная граница между Британской Индией
Движение «Талибан», похоже, и создавалось для того, чтобы после девяносто третьего новый кабульский режим не стал требовать назад свои земли у Пакистана. Но талибы, поддерживаемые по иронии судьбы именно Исламабадом, выступили за пересмотр линии Дюрана.
Этих земель нет на карте. Здесь не действуют законы Пакистана. При въезде на территорию свободных пуштунских племен можно увидеть плакат: «Иностранцам въезд категорически воспрещен». Несколько кордонов пакистанских военных, один-два тщательных осмотра автомобиля. За блокпостами ты предоставлен самому себе и собственной фортуне. Попав сюда, очень легко затеряться в многоликой пуштунской толпе. И те, за кем тянется криминальный след из прошлой жизни, хорошо знают об этом. Один из моих знакомых пуштунов, учивший русский в украинской тюрьме, где мотал срок, кажется, за торговлю наркотиками, очень просто и доходчиво объяснял, в чем разница между «tribal areas» и остальным Пакистаном. «Как тебе это на вашем языке объяснить? – подбирал слова пуштун возле вооруженного кордона на въезде в Зону Свободных Племен. – Там свобода. Гашиш, оружие, все свободно. А здесь свобода заканчивается. Ментовская территория, короче».
С Мохаммадом Ширином мы познакомились в пуштунском племени Моманд. «Этот человек, – так представил Мохаммада тезка, вождь деревни, – еще во время Советов водил в Афганистан журналистов». Я так понял, что речь точно шла не о советских журналистах.
Малик Мохаммад Акбар, деревенский вождь, сидел на деревянной кушетке и пил чай. Ветеран нелегальных переходов озабоченно покачивал головой, словно в подтверждение слов малика. Я понял, что вождь прекрасно говорит по-английски, но при этом категорически отказывается беседовать с заезжим журналистом на языке тех, против кого воевали его отец, его дед и прадед. Ведь британцы, пытаясь обосноваться на территории пуштунов, развернули здесь свои войска, но вскоре были выбиты местными жителями. В 1930 году на территории племени Моманд разгорелось мощное восстание пуштунов, и Омар Хан, отец малика Мохаммада, тогда начал издавать первую пуштунскую газету. Она называлась «Удар». Язык любой из статей «Удара» вполне подходил для первых страниц и сегодняшних газет.
«В течение сегодняшнего дня около сорока бомбардировщиков совершили налеты на позиции пуштунов», «Четырнадцать человек погибли от разрыва бомбы», «Британские представители обратились к племенам с ультиматумом о прекращении сопротивления».
Я держал этот листок в руках, а мой возможный проводник переводил мне с урду на английский замысловатую вязь заголовков.
С тридцать третьего по сорок второй год Хан ежемесячно получал от германского правительства на войну с британцами по пятьдесят тысяч марок. В сорок втором все эти деньги пуштунский лидер передал советскому послу в Тегеране. Омар Хан решил стать коммунистом. Такая вот ирония судьбы.
От воспоминаний об отце малик Акбар плавно перешел к тому, о чем в две тысячи первом говорили в любой стране мира.
«Америка – великая держава, это она сама создала неуловимого бен Ладена, – рассуждал малик Акбар. – Для этой страны Усама сначала был просто моджахедом, то есть героем, а теперь вдруг стал террористом. Он просто больше не нужен Америке. Советский Союз, хотя и воевал против нас, так не делал».
Малик сделал паузу и чуть понизил голос, чтобы высказать крамольную мысль.
«Да
Я с сомнением покачал головой. У нас, в бывшем СССР, и у них, в Зоне Свободных Племен, в слово «война» вкладывают разный смысл.
Сыновья малика, ни слова не говоря отцу, перешли линию Дюрана, прихватив с собой все имевшееся в доме оружие. Накануне жители территории племени Моманд – это я узнал от малика – собрали сто шестьдесят килограммов золотых и серебряных украшений в помощь талибам. Сюда приходили пуштунские женщины и, едва приподняв паранджу, бросали на груду золота снятые с себя килограммовые подвески. Но оказалось, что ни золото, ни оружие, ни люди талибам не нужны. Драгоценности не помогли вечным студентам победить, оружие осталось брошенным на полях сражений. А сыновья малика Мохаммада так и не вернулись домой.
«А хотите записать интервью с бен Ладеном?» – сказал малик внезапно и загадочно.
«И что для этого нужно?» – удивился я.
«Да, собственно, ничего. – Вождь внимательно посмотрел на меня сквозь толстые линзы очков. – Вы поживете тут неделю, другую. К вам присмотрятся. А там, глядишь, и позовут». Мы с оператором Егором переглянулись. Успев немного изучить здешний народ, мы поняли, что ждать придется гораздо терпеливее и дольше, чем две недели. Вполне возможно, и месяц. И два. Причем интервью никто не гарантировал. «Спасибо, – поблагодарил я, – нам нужно в Афганистан». И тут будущий проводник вздохнул. «Так ведь присмотрятся к вам здесь, а за интервью нужно идти вон туда». И малик кивнул в сторону линии Дюрана.
Сосед малика, Пашат-хан, командующий маленькой пуштунской армией в пятнадцать тысяч стволов, регулярно отправлял бойцов на ту сторону. В тот день, когда мы к нему приехали, очередная сотня пуштунов ждала удобного случая для перехода. Но перехода не было. Те, кто должен был встречать боевиков на той стороне, так и не появились. Вместо них у Пашат-хана были другие гости – сотрудники пакистанской секретной службы ISI. Пашат-хан полностью контролировал целый участок афгано-пакистанской границы. Его основной источник существования – контрабанда оружия и автомобилей. Дорога в Афганистан открыта, нужно лишь знать эту дорогу. Но у секретной службы много способов перекрыть хану канал денежных поступлений. Свободная торговля – в обмен на нейтралитет.
И вот как раз за столом (а вернее за щедро уставленным всякими восточными яствами ковром) у Пашат-хана оператора скрутило. Он отлучился на пять минут. А утром уже не мог встать.
«Меня отравили», – еле выдавил Гоша.
«Ты просто брал рис немытыми руками», – объяснил я. Ели мы без вилок.
«Но они тоже брали руками», – Егор искал ответ.
«Да, но ты так делаешь в первый раз, а пуштуны так едят всегда». – Пока я объяснял Гоше вполне прозаические вещи, сам толкался в хаосе своих мыслей, понимая, что его ни в коем случае нельзя тащить с собой в Афганистан. Значит, нужно подыскать человека, который заменит оператора.
Егор рвался через линию Дюрана. Он, неугомонный авантюрист и любитель приключений, которые, впрочем, хорошо заканчиваются, быть может, совсем не разбирался в тонкостях межплеменных отношений. Зато он очень хорошо разбирался в людях. Он заставлял их доверять себе. К обоюдной выгоде сторон. Кстати, это он убедил Ширина взять в руки камеру и немного подучил его премудростям примитивной видеосъемки. Которые Мохаммад должен был досконально освоить на той стороне, конечно. «Но кто тогда поведет нас? Кто будет проводником?» – удивился Мохаммад. И мы нашли проводника в бедной лачуге на окраине Свата. Из лачуги вышел жилистый улыбчивый бородач, под черной волосатостью которого явно скрывалось довольно молодое лицо. «Ферроз, – представился он. И добавил: – Эдбархан». «Моджахед, – уважительно шепнул наш друг, пакистанский пуштун Тарик, руководитель всего нашего мероприятия по уговариванию проводников. – Афганец». Это прозвучало совсем грозно.