P.S. моей ученице
Шрифт:
Блядь! Почему мне есть дело до какой-то малолетки? Почему я пытаюсь проникнуть в ее голову и понять причины такого поведения? Зачем вообще занимаюсь всей этой бабской херней? Зачем? На эти вопросы я не мог найти ответа. Это происходило довольно редко, ибо я всегда мог пояснить то или иное свое действие. Но сейчас это невозможно. Невыносимо. Отцовские чувства, заставляющие меня заботиться о своем ребенке, смешались с той несносной девчонкой и жаждой мести. Один огромный водоворот, который мешает мне мыслить здраво и дальше. Может вновь вызвать Лиду за порцией минета? Нет, слишком плохая идея. Мы достаточно воспользовались друг другом. Сука! Я запутался. И помочь себе смогу только я сам.
Наверное…
—
Одно из преимуществ работы учителя — короткий рабочий день. В три я уже доехал до дома, а в четыре — отправился в качалку, застав в такую рань своего лучшего друга. С Константином Орловым, а если быть точнее с Костяном, мы знакомы практически всю жизнь, начиная с детсадовской группы, заканчивая школой и университетом. Именно этот человек предоставил свободную хату мне и моей первой девчонке, именно он познакомил меня с Тасей на новогоднем огоньке в университете (и еще заставил пойти туда), именно он был рядом со мной, когда ее не стало. Наша дружба прошла огонь и воду. А главное — время, что для меня немаловажно, да и для него тоже.
Только всю эту сентиментальность пришлось на время моего длинного рассказа позабыть, наблюдая за его сменившимся выражением лица друга. Костян не всегда отличался состраданием. Крепкий, светловолосый парень, примерно такого же телосложения, как и я, не церемонился, не выслушивал длинные тирады, которые я обычно ему устраивал, однако именно сегодня, услышав первую фразу: «Мне дала пощечину ученица», засунул свои принципы в задницу и выслушал. Как полагается другу. Вот только по окончании моего рассказа, темные, знакомые практически с самого детства глаза заискрились, а затем…
— Блядь, ты серьезно? — неожиданно выкрикнул блондин, косясь на меня снизу вверх, хотя делать подходы не прекращал. — Ты бы еще прямо сказал, что она на Ленинградке по ночам стоит и телом торгует, — слова сказаны кое-как, подорванные тяжелым дыханием, однако я вполне смог разобрать их смысл.
— Знаешь, я не удивлюсь такому факту, — возразил я. Откровенно говоря, я даже не задумывался об этом, как и о сказанном ранее замечании той девчонке. Слова сами вырвались, подкрепляясь лишь современными стереотипами. — Половина класса ходит, как ебаные шлюхи, — высказал я чистейшую правду.
— Да ладно? — на мгновение друг даже остановился, стараясь разглядеть в моих словах хоть долю сарказма. Только его там не нашлось, к великому сожалению. Или счастью. Этого я не знаю. — Надо как-нибудь прийти к тебе в школу. Люблю малолетних нимфеток, — если бы я не знал своего друга, то подумал о его плоском чувстве юмора. Но это не так. Костян говорил вполне серьезно, что меня не совсем обрадовало.
— Ага, срок за совращение несовершеннолетних ты тоже любишь, да? — я посмотрел на него с укором, дав понять, что мои слова не очередная шутка, однако друг продолжал гнуть свою линию, превращая наш «серьезный разговор в какую-то хрень.
— Только не говори, что не хотел выебать кого-нибудь из них, — нет, не хотел! Подобного поведения шлюх вполне хватает и в клубах, и в барах, и даже здесь, в качалке в соседнем зале. Эти женщины то и дело пялились на нас, показывая свои прелести, обтянутые в лосины. Только я не позволял себе поглядывать на них — а то подумают о себе невесть что. Корону пусть у зеркала поправляют.
— Скорее наоборот, это они хотят меня выебать во всех позах. Как увижу эти псевдопожирающие глаза — блевать хочется, — изобразил я соответствующий жест, на что Костян просто посмеялся
— Да ладно тебе, придумаешь тоже. Радуйся, что на такого старпера, как ты, клюют эти малолетки, — кто бы говорил. Мы с тобой ровесники, чувак, не забывай.
— Мне всего двадцать семь. Далеко до старпера, — не обратив на его подкол никакого внимания, ответил я, меняясь местами с другом. Штанга ощущалась в руках пушинкой, будто я собирался жать лишь одну палку, вместо положенного груза. Опускать и поднимать оказалось легче, чем обычно. Возможно, я просто отвлекался на друга или на нашем разговоре о Сафроновой. Кстати, — Так что мне делать с той девчонкой? — напомнил я другу, который так и не дал мне дельного совета. И вряд ли даст. По крайней мере, я так думал пару секунд назад, пока он не высказал свое мнение. Я бы даже сказал, пламенную речь.
— Стасон, успокойся. Раз она убежала, значит, испугалась твоей расплаты. Вот увидишь, сама придет к тебе просить прощение. Это же телки — хуй знает, что у них в голове, — он изрек свою речь, смотря куда-то вдаль, не опуская на меня взгляд. Он выглядел довольно серьезным, словно какой-то мудрый старец. Блядь! Чуть штангу не уронил. Костян — мудрый старец! Жесть. Ну и мысли в моей голове. Надо ему как-нибудь рассказать на пьяную голову — хоть вместе поржем, а я пиздюлей за это не получу.
На этом мы и порешали. Тема малолетки и ее пощечины больше не затрагивалась, заменяясь «красивыми телочками», как их любил называть Костян, и новыми разработками корпорации «Windows». Однако я был не особо разговорчив, все думая о той девчонке не только в спортзале, но и по дороге в детсад за Аней. И дома. Подойдет ли она сама, или гордость все-таки возьмет вверх? Этого я знать не мог. Не в состоянии предсказать дальнейшее поведение этой девчонки. Но я понял одно.
Это гораздо лучше, чем мои неадекватные мысли о мести…
Глава 4: воспоминания
Наше время.
День сменяет ночь. Ночь сменяет день. Одна процедура другую. Уколы, анализы, капельницы, рентген. Все это смешалось в один огромный ком, который просто-напросто невозможно распутать. Мысли перемешались друг с другом, то проявляясь, то исчезая из памяти, будто воспоминания обрезали на маленькие кусочки, которые теперь невозможно склеить в единую картину, а если такой случай представился бы — то сделать это гораздо труднее, чем можно предположить. Причину такому явлению я узнал еще неделю назад, когда мне сделали МРТ. Надо сказать, диагноз не особо порадовал ни меня, ни врачей, а говорить о реакции моих родителей лучше не стоит.
— Станислав, у вас антероградная амнезия, — сообщил доктор, получив результаты анализа. На удивление, я никак не отреагировал на его слова. Словом, вообще никак. Если сравнить лицо мамы, удивление отца и мои эмоции — это небо и земля. Несравнимо ни с чем.
Я не с первого раза запомнил название диагноза. Казалось, меня ничего не интересовало, кроме слова «амнезия». До меня не сразу дошла моя нелегкая участь, не сразу осознал, что со мной что-то не так. Не сразу понял, насколько ничтожно сейчас мое положение. Несколько дней подряд я лежал в своей палате, думая, что все идет своим чередом. Я надеялся, что выберусь из этого места после реабилитации, а затем вернусь домой к своей маленькой дочери, к своим друзьям. К своей привычной жизни, которую вел до аварии. Но, как оказалось, не все так просто. Неизвестно через сколько я увижу ненавистный дом, полный алкашей сверху, через сколько сяду за компьютер и напишу очередную программу который затребует заказчик для проекта. Неизвестно. Я потерялся во времени, будто путник, который не мог найти себе место в этом мире. Раньше мне все казалось закономерным и объяснимым, но сейчас… Эта невыносимая утрата воспоминаний не давала мне покоя.