P.S. моей ученице
Шрифт:
— Надеюсь, ты мне все объяснишь, — его старческий шепот звучал немного укоризненно, однако сейчас я не хотел придавать этому больше внимание, а просто кивнул в знак согласия и потянул за собой маленькую брюнетку — все равно надумывал на днях зайти к Глебу Николаевичу. И, видимо, это не просто мое желание. Необходимость.
Я шел прямиком к выходу, не видя перед собой ничего, кроме входа в школу. Тут всего пять минут пешком. Если ускорим шаг — доберемся за три. Чем раньше придем, тем быстрее начнем и закончим, а я успею побаловать себя десертом в виде Инны и повеселиться ночью с Костяном. Помнится, он очень лестно отзывался об организаторах сегодняшней вечеринки, что я просто не смог ему отказать, тем более после долгого перерыва. Слишком много внимания уделял этим малолеткам. Все. Закончилось ваше время! Дядя Стас хочет отдохнуть от вас хотя бы день. Только в
Ускоряюсь еще на полшага, вытягивая тормозящую меня малявку за руку. Мы почти достигли выхода из парка, как я услышал неуверенный писк сзади. И, видимо, он принадлежал этой девчонке. И я убедился в этом, стоило ей еще раз повторить свои слова:
— Пожалуйста, остановитесь, — лепечет девчонка где-то сзади. Через пару минут обязательно остановлюсь. Но не сейчас. Потерпи. Еще немного осталось — пара минут. Мы практически дошли до выхода. И резко остановились. Блядь! — Да отпустите меня! Мне больно! — возмутилась она, вырвав свою руку из моей хватки, будто я ее только что пытал самым безобразным и мерзким способом. Да что же это такое? Она не понимает, что мы опаздываем? Хотя откуда ей что-то знать…
— Ну что еще? — выплюнул таким же тоном я, повернувшись к ней лицом и… охренел. Наверное, еще немного, и она бы расплакалась прямо здесь и сейчас. Взгляд зеленых глаз стал каким-то мутным. Страдальческим. Нет, так я ничего до нее не донесу. Нужно успокоиться. Вдох-выдох, Стас. Дыши глубже. Если ты объяснишь ей все более спокойно, она все поймет — не настолько глупа в конце концов. — Давай ты перестанешь капризничать, и мы спокойно дойдем до школы, — более спокойно произнес я, поворачиваясь в сторону школы, надеясь, что девчонка пойдет следом за мной.
Но этого не произошло.
Я заметил это, когда отошел буквально на несколько шагов и заметил ее отсутствие. Она так и осталась стоять на месте, смотря на меня увеличившимися в разы глазами, будто на моем месте увидела какого-то монстра. Еще немного, и я пойду один! Срать я хотел на эту малолетнюю дуру! Хочешь прогулять — пеняй на себя. Сама будешь с этим разбираться! Заебала!
— Капризничать? — воскликнула возмущенно девчонка, как только я хотел повернуться в сторону школы и оставить ее одну. Но что-то меня остановило. Нет, не ее тон, которым она произнесла лишь одно слово. Ее лицо. Она будто услышала из моих уст какой-то бред, не вяжущийся в ее маленькой головушке. — По-вашему, я должна терпеть боль до того момента, как вы не соизволите меня отпустить? — какая боль? О чем она вообще говорила? Ей неприятно, что я торопился в школу? Или больно ходить? Девочка о чем ты? Не преувеличивай! Мы всего лишь быстро шли. Если у тебя что-то болело — могла бы сказать мне сразу! Кончай комедию ломать!
Я подошел к ней практически вплотную, понимая, что тормоза забыл на том же месте, откуда только что отошел. Бесит. Все нахуй бесит! Ты меня достала паршивая малолетка! Достала ныть. Жаловаться на всякую хрень. Поверь, то, что сейчас находится в твоей маленькой головушке — полная хуйня по сравнению с реальными проблемами. Нет, я говорю не об этом чертовом опоздании, а о ситуациях, когда действительно человек не видит выхода. Когда для него не существует выбора и остается только один единственный. Жаль, некоторые личности видят только его. Не все готовы осознать, что во всех ситуациях можно найти выход. А ты пристала с какой-то ебучей ерундой. С какой-то ебучей болью. Дура!
— Придержи свой язык, Сафронова, — процедил ей сквозь зубы, притягивая малолетку за локоть. Я все еще старался сдержаться. Хотя нет, я ни капельки не старался, даже усилий никаких не приложил, смотря в ее бесстыжие мраморные глаза. И в них я увидел кое-что новое, не присутствовавшее ранее.
Гнев…
Только я не понимал причин. До недавнего времени. И, если честно, в таком состоянии я бы предпочел о них не знать, но девчонка решила все за меня.
— Нет! — крикнула она, вырывая руку и отходя от меня на шаг. — Я не буду больше молчать! Хватит! — она будто ошпарилась о мою кожу. О мои слова. Об меня всего. Ненависть так и лилась из ее разъяренного лица. Ненависть. Она разве в состоянии ее испытать? Что эта наглая девчонка знает об этом чувстве в таком раннем возрасте? Слишком мала, чтобы понимать и ощутить полностью всю гниль, которая несет за собой эта чертова ненависть. Не способна. — Вы не представляете, каково видеть вас каждый божий день и слышать ваши придирки ко мне, хотя обещали, что наши отношения не выйдут за рамки деловых, — продолжала девчонка, поднимая тон голоса все выше и выше. И сейчас, глядя в ее мраморные глаза, детектор лжи, встроенный в мой мозг, точно дает знать, что из ее уст звучит чистая правда. На ее глазах собираются слезы, а лицо начинает краснеть. Только не это! — После той аварии моя жизнь повернулась с ног на голову. Этот роковой день снится мне каждую чертову ночь! Вы снитесь мне каждую чертову ночь! С того дня я не могу больше ходить по привычному пути в школу, потому что сразу начинаю вспоминать тот день и бояться за свою жизнь. Я не могу спокойно ходить на ваши уроки и гадать, что вы придумаете на этот раз, — из ее глаз текут слезы ручьями. Плачет. Истерит. Я бы ее проучил за скандалы в общественном месте, но, на мою радость, никого поблизости в такую рань не наблюдалось. Вся эта ситуация злила меня. Раздражала. Заставляла совершать непоправимые вещи. Но меня сдерживали ее слова, крутящиеся в голове. Они не усваивались там, не подчинялись логике. Я не понимал ее чувств в принципе. Как такое вообще возможно, но, видимо, раз она все это ощущает — значит на то есть причины. И этой причиной, похоже, оказался я.
— Сафронова, угомонись! — кое-как процедил я сквозь зубы, сохраняя стойкость и спокойствие, только с каждым взмахом ее ресниц на разгневанных глазах мешал мне оставаться скалой. Да, именно скалой. Таковым я себя ощущал на данный момент снаружи. Но внутри… Все переворачивалось с каждым ее словом, поток которых лился из пухлых, покрасневших уст. Каждый звук, произносимый ею обвинительными нотками, бил меня куда-то глубоко. Почему это происходило? Я не знал. Но принимал это как должное, стараясь сейчас ни о чем не думать, хотя получалось это с трудом.
— Вам плевать на всех кроме себя! Вы потешаете свое самолюбие с помощью бегающих за вами учениц! Вы никогда не сможете понять и выслушать, никогда не пойдете на уступки, не войдете в положение! Вы эгоист, Станислав Родионович! Самый настоящий эгоистичный подонок! Ненавижу вас! Ненавижу! Ненавижу! — она кричала, казалось изо всех сил, с каждым своим «ненавижу» ударяла меня кулаком в грудь. Один удар. Второй. Третий. Я не считал. Я стоял на своем месте, не шевелясь. Стараясь осознать происходящее. Ее слова. Ее поступки. Ее злость на меня. И только сейчас я понял.
Я это заслужил…
Я заслужил резкость по отношению ко мне, заслужил физические увечья. Заслужил произнесенные ею слова. Целиком и полностью. Я заслужил все, что предписала мне судьба. Я даже не останавливал ее, дав возможность возместить всю злость на себя, хотя мышцы все-таки слегка напряг.
«Это ты сделал со мной, Стас! Ненавижу тебя!» — кричало подсознание знакомым до боли голосом.
Голосом Таси…
Я вряд ли причинял боль своей покойной жене, однако одна из представительниц прекрасного пола, которая стояла передо мной, стараясь как можно больнее ударить меня, видимо прочувствовала ее. Боль. Только она не представляла в своей голове, насколько глубоко задела меня. Человека, которого невозможно хоть как-то ранить. Человека, который с рождения имеет эмоциональную броню от отрицательных эмоций, укрепленную пять лет назад после смерти жены. Но она это сделала. Пробила ее. Словно снайперским выстрелом прицелилась в мою душу, выворачивая наизнанку все чувства.
Вряд ли это можно заметить по моему непроницаемому лицу. По мне мало что можно сейчас сказать. Нужно заглянуть в душу, чтобы понять мои смешанные чувства. Злость. Ярость.
И сожаление…
Да именно последнее из чувств играло важную роль. Потому что мне жаль. Жаль, что она сейчас плакала, жаль, что истерика взяла верх. Гадкое чувство. Противное. Заставляющее задуматься о своих поступках. А самое ужасное — я понимал девчонку. Да, это звучит странно, но я чувствовал всю ее боль, весь гнев, который она свалила на меня. Я мало обращал внимания на Сафронову, но теперь готов возненавидеть ее хотя бы за то, что свалила все на меня. Нет, не вину за наши перепалки, за аварию. Она свалила шквал эмоций, который теперь придется разгребать вдвоем. Вместе. По-другому никак. Сейчас она сломлена, подавлена. И я находился в таком же положении. Только разница в том, что моя голова кое-как соображала, а вот ее мозг после опустошения не думал ни о чем. Раз во всех бедах она винила меня, значит нужно узнать подробности. Видимо, та авария не прошла для нее бесследно, как у меня. Видимо, я переборщил со своей жестокостью. Только я ничем не смогу помочь, пока не узнаю все досконально. Ни себе, ни ей.