P.S. моей ученице
Шрифт:
— Стас, потерпи. Этот человек не подведет, — спокойным тоном уверял отец, совершенно не разделяя со мной злобу на двоих.
— Он уже подводит меня, раз задерживает материал, — рявкнул я, не глядя более в глаза родителя, по которым вряд ли можно что-то понять. Это дома он может быть обычным членом семьи, но здесь, сидя в президентском кресле крупной компании, не имеет права ударить в грязь лицом, подозревая, что у каждой стены имеются уши.
— Успокойся, — повторил отец чуть жестче. — Я предупреждал, что нам понадобится много времени на то, чтобы нарыть компромат.
— У меня складывается ощущение, что вы вдвоем со своим Палычем водите меня за нос, — кинул я предположение, вертевшееся в голове уже долгие пятнадцать минут. Вряд ли я так думал на самом деле, скорее всего злость
— Тогда ищи все сам, раз тебя что-то не устраивает! — теперь уже отец рявкал наравне со мной, встав со своего кресла. Вот, блядь, и пришел я за необходимым компроматом на рыжую суку. Как же бесит эта нерасторопность отца и задержки того сыщика, взявшегося за мое дело. Все бесит, угнетает, заставляет совершать непоправимые вещи, только это ничем не поможет. От слова, совсем. Только лишний раз нарвусь на конфликт с отцом, за который придется извиняться, и не продвинусь ни на шаг в разоблачении исторички.
Но стоило мне, хлопнув от злости дверью, выйти из офисного здания компании отца, я вновь зациклился на сказанных несколько минут назад словах:
«Тогда ищи все сам, раз тебя что-то не устраивает»
Если мне действительно попробовать самому? Возможно, в личном деле, которое лежало у матери в архиве, есть какая-то деталь, за которую можно зацепиться. Эти мысли не давали мне покоя весь день, только под вечер, когда в здании школы никого не оказалось помимо охраны, не задающей неправильные вопросы, я смог удовлетворить свой интерес, забравшись в кабинет матери и найдя в архиве дело Ольховской Анны Михайловны. Я ощущал себя шпионом, несмотря на спокойствие в лице охранника, отдавшего мне ключ от директорской ложи под предлогом забытой матерью вещи (он в курсе нашей родственной связи), чувствовал прилив адреналина, фотографируя каждую страницу личного дела рыжей ведьмы. Однако, стоило мне выйти из здания школы и вернуться домой, я осознал всю бессмысленность своего поступка. Почему? Хотя бы потому, что в личном деле не оказалось ничего стоящего. Идеальный преподаватель, хороший педагог, участник конкурса «Учитель года». Мда. Тоже мне достижение. И все. Больше ничего я найти не смог среди кучи снимков.
Я уже готов был опустить руки, просматривая фотографии личного дела по третьему или четвертому кругу, пока не наткнулся на одну единственную строку, которую искал так долго и упорно. Та малюсенькая зацепка, которая помогла бы мне справиться с непростой ситуацией. Которая освободила бы меня от гнета рыжей стервы.
Которая вновь сплотила бы меня с Викой без всяких преград и общественных запретов…
«Ольховская Анна Михайловна прошла лечение в клинической больнице в отделении психиатрии».
Эта новость заставила обрадоваться столь полезной находке, но с другой стороны пожалеть женщину, ибо причин такого исхода я не знал, да и, в принципе, знать не желал, если бы это не было как-то связано с текущим положением вещей. А если связано? Посмотрим. К этому пункту прилагалась справка, на которую я не обратил с первого раза внимание. Справка о дееспособности после прохождения курса лечения. И после этого ей позволили работать с детьми? Жаль, что не указан диагноз. Или же его просто-напросто не занесли в личное дело? Странно. А я предполагал, что моя мать на работе непреклонна даже к несущественным пустякам. Не знал, что она делала поблажки кому-то из коллег. Но сейчас это не имеет никакого значения. Возможно, мать не знала о психическом заболевании исторички, а в личное дело не занесли на предыдущем месте работы. Плевать. Меня больше интересовал сам диагноз, которым можно либо надавать, либо никак не воспользоваться за ненадобностью. Если найти его, то мои аргументы против этой женщины окажутся весомыми. Я смогу самостоятельно справиться с этой задачей и не придется ждать, когда знакомый отца раскопает все до самой маленькой детали. Хотя нет, услуги так называемого в народе Палыча мне все же пригодятся. Прямо сейчас.
Отец не сразу, но все же прислал в ответ на мое сообщение телефон этого загадочного сыщика, «супер профессионала» и «отличного мастера своего дела». Скептизм мысленно распространялся во все части мозга, но я вовремя сумел подавить порыв. Учитывая, что доказательства я нашел гораздо раньше него самого, мне много что хотелось высказать в адрес этого «компетентного» сыщика, однако я воздержался от лестных эпитетов, как только заслышал длинные гудки на том конце провода.
— Анатолий Павлович? — сразу же спросил я после стандартного «Ало» в динамике. — Я от Смирнова Родиона Алексеевича, — тут же пояснил я. Надо надеяться, что этот работничек не будет скидывать все на тормоза, ведя разговоры о позднем часе и окончании рабочего дня. Нет уж! Так просто я не отстану, тем более на часах всего семь вечера.
— Добрый вечер, — на странность вежливо поздоровались со мной, томно произнося приветствие слегка хрипловатым голосом. — Помню, помню. Компромат на Ольховскую? — сразу же задался вопросом сыщик, переходя к делу.
— Почти. Я кое-что нашел на эту женщину, но некоторых данных для подтверждения мне не хватает. Не поможете ли вы? — несмотря на заочную неприязнь к этому человеку, я старался разговаривать с ним вежливо, иначе план грозил провалиться, так и не сформировавшись толком.
— Конечно, — ответил согласием хриповатый голос. — Я вас слушаю, — доброжелательно кинул мужчина, дав мне возможность для долгого монолога из диктовки документов, дат, названии больницы и отделения, а так же справки.
Всю известную мне информацию я проговорил минуты за две, может, три, однако мужчина на том конце провода достаточно долгое время что-то бубнил себе под нос, записывал, иногда переспрашивал тот или иной факт.
Надо сказать, необходимую информацию нарыл он достаточно быстро, мог бы не морочить мне и отцу голову все эти дни. Но это в прошлом. Главное, что нужные документы через десять минут оказались у меня на почте со всеми справками, заключениями врачей и диагнозами. И, откровенно говоря, эта информация заставила меня не на шутку поволноваться. Сначала глубокая депрессия, затем наркотическая зависимость, нервный срыв. И все это за пять лет до начала работы в нашей школе. Как же ее с таким списком пустили в эти стены? Как мать проглядела такой экземпляр? Тут еще упомянуто о нанесении физического и морального вреда какой-то девушке. Вот этот факт меня насторожил. Значит, ее угрозы в сторону малышки не пусты, а тот случай с Лазаревой, которым она хвасталась, словно самым большим достижением в своей жизни, не выдумка. Вашу ж мать! Ну ничего, скоро мы решим эту проблему, а я избавлюсь от ненормального человека, мешающего мне нормально существовать. Ну что, Анна Михайловна, вы от меня никуда не денетесь. Настала моя очередь ставить вам условия, теперь от меня зависит ваша жизнь. Теперь я на несколько шагов впереди.
Вы не сделаете мне ничего, а тем более моей малышке…
Осталось решить вопрос с Викой. Как бы то ни было, мне рано или поздно придется рассказать ей об Анне Михайловне, о ее шантаже и нечестной игре в фальшь. И я сообщу ей обо всем. Обязательно. Но только после того, как эта женщина исчезнет с горизонта и больше не посмеет мешать ни мне, ни моей девочке, ни семье. Никому.
Именно с этими мыслями я лег спать, впервые в жизни улыбаясь перед тем, как погрузиться в царство Морфея. В пятницу все решится. Именно в этот день она будет в школе, ибо завтра истории ни у кого нет. Я приложу все усилия, чтобы эта ведьма более не вставляла никому палки в колеса. Надо лишь подождать пару дней…
Ожидание казалось мне бесконечно долгим. Четверг, который практически для всех учеников проходил «на расслабоне» для меня стал самым длинным в моей жизни. Уроки затягивались слишком долго, коллеги то и дело подначивали принять участие в концерте к двадцать третьему февраля. Только этого мне не хватало. Один день учителя и новый год чего стоили. Однако я мысленно благодарил любезным женщинам, которые не воспринимали мой вежливый отказ в штыки, хотя порой мне приходилось наблюдать грустные мины на их физиономиях. Я все ждал, когда закончится этот день и наступит следующий, даже отсутствие моей малышки на пятом уроке не отвлекло меня от завтрашней цели, даже наоборот — придало больше сил терпеть этот ненавистный четверг.