P.S. Я тебя ненавижу!
Шрифт:
— Неправда! — бежала за Машкой Эля. — Ты ведь живешь! Это жизнь! А в ней все нужно. Говорят же — ничего не происходит случайно, все зачем-то.
— У тебя какое-то раздутое самомнение, — усмехнулась Машка.
На стол ровной стопкой были выложены учебники и тетради. Подставка передвинута на центр. Она работает с подставкой? Эля уже сто лет не видела подставок! А у Минаевой их, наверное, склад. В коробках за шкафом лежат.
— Словно тебе кто-то что-то должен.
И замолчала.
— Конечно — должен! — не выдержала Эля этих безумных пауз.
— Ты
Машка повернулась к ней. А сама ведь уже готова сесть, делать уроки. Эля ей мешает. А она будет, будет ей мешать! Потому что надо же понять, зачем ее сюда позвали.
— Что ты сделала, чтобы тебе отдавали? — выкрикнула Машка. — Бегаешь, злишься.
— Я не просто так злюсь! Мы дружили!
И вновь внутри всколыхнулось подзабытое желание справедливости. Сейчас она все объяснит.
— Дружба — это знаешь что такое? — торопилась Эля. — Это когда все для человека сделаешь. Это почти как любовь. Нет! Это сильнее любви! Любовь это тупое обжимание и облизывание. А дружба — это надежно.
— Ага, надежно, — фыркнула Машка.
Все, больше не ждет. Села за стол, уперлась взглядом в тетради.
— Как может быть надежно чувство? — удивленно спросила она. — Надежно только то, за что ты отвечаешь.
— Еще скажи — за знания.
— Да! За знание. Знание — твоя сила. Любые. Хоть из учебников, хоть из наблюдений. Это только твое, и ты можешь с тем, что знаешь, делать, что захочешь — хочешь, в институт поступай, хочешь, деньги за это получай. И выбор зависит только от тебя. При чем здесь остальные? Ты же в голову к ним не залезешь, не узнаешь, что они думают. А думают они наверняка не то, что думаешь ты. У них там тараканов до чертиков. Та же самая твоя Дронова! Ты была уверена, что вы дружите, что искренни, что она к тебе относится так же, как ты к ней. И чего? Плевала она на тебя с твоими чувствами и эмоциями. От скуки вцепилась в Сашку, он напел ей, что ты плохая, — и вся дружба. Ничего, скоро они травить тебя начнут, все по законам физики. Как будто Дронова не чувствует, что поступила с тобой некрасиво. Чувствует, но никогда не признается в этом. А потому будет тебе мстить. За вашу прежнюю дружбу. А ты, конечно, надеешься, что Дронова вернется, что ваша дружба будет вечной. Как батарейки.
— Не надеюсь! — Эля ушла в глухую оборону, уже не зная, куда деться от Машкиных слов.
— Да ладно! Поманит она тебя пальцем, ты и побежишь.
— Чего ты на меня наезжаешь? Радуешься, что теперь у меня нет друзей? Как и у тебя? Или хочешь себя в друзья предложить?
Машка набрала в легкие воздуха, чтобы говорить дальше, но шумно выдохнула, отворачиваясь к столу.
— Дураки вы все, — пробормотала она утомленно. — Слышите только себя. Можешь сесть заниматься на кухне. Там светло.
Она быстро разложила по столу дневник, тетради, учебники, потянулась за книгой на полке, распахнула толстенную энциклопедию.
Эля еще постояла, помня о том, что нужно дождаться завершения паузы, вдруг Машка еще что скажет. Но она не говорила. Проводила раздраженно по голове ладошкой, подбирая выбившиеся из прически волосы. Эля сунула руки в карманы. Нащупала шарик. Стеклянный. Прозрачный. С искринкой внутри. На удачу. Подбросила на ладони. Шарик неожиданно больно ударил по пальцам.
И отправилась на кухню.
Машкины слова засели в голове. Было в них что-то неправильное. Жаль, Эля не умеет так складно говорить, все рассовывать по полочкам. Тоже, что ли, начать читать энциклопедии?
Уроки не делались. С осуждением из раковины смотрела посуда. Эля ее вымыла. Села, открыла учебник. Взгляд стал цепляться за деревья под окном, за детишек, играющих на площадке. А ведь и правда, она совершенно не знает, о чем думает Алка. Им бы хоть разочек поговорить. Но все как-то не получалось. То Сашка рядом, то настроения нет. То говорить не о чем. И так все понятно.
Стало грустно и совсем одиноко. Незаметно пролетели два часа. А следом еще два. Минаева пару раз появлялась на кухне, пила воду, сообщила, что идет на улицу бегать. Эля захлопнула так и не пригодившуюся тетрадку. Мысли в голове путались, она уже не понимала, кого жалеет, что хочет. Вдобавок сел сотовый, и вроде как надо было позвонить домой, предупредить, что задержится. Не позвонила. Все было бессмысленно.
Она еще долго стояла в подъезде своего дома, понимая, что тянет время, что ее будут ругать, что пропала.
Отец постоянно ругался, словно это Эля была виновата, что мать ушла к другому. Она же не знала, что в шкатулке ничего нельзя трогать! Ее за эти серьги чуть не убили. Украшение оказалось подарком, который мать не хотела показывать, но время от времени надевала. Когда не видел отец. Тайное стало явным, чей подарок — открылось. У родителей произошла разборка, и отец выставил мать за дверь. Эля бы тоже ушла, но идти было некуда. Мать жила в другом конце города, там был чужой неприятный мужчина. Уж лучше дома, здесь все знакомо. Пусть и ругающийся папа — родной как-никак человек.
Первые два дня бродила по улицам, потом устала. Возвращалась. Отец ругался. Он стал пить и ругаться. Оказывается, во всем виновата Эля. Это, наверное, все-таки семейная черта — искать виноватых и кого-то наказывать, мстить. Папа тоже не ожидал, что мама так поступит, думал, что их семейная жизнь навсегда. Как Элина дружба с Дроновой. Оказалось, мама думает иначе. Ей было мало того, что у нее есть. И она завела себе роман на стороне. Может, подсказать папе план мести? Чего он так расстраивается? Главное, начать действовать.
Глава четвертая
Забывчивость
Отец сидел на кухне, остановившимися глазами смотрел в телевизор. Там кто-то куда-то шел.
— Ты где была? — уронил он свой тяжелый взгляд на Элю.
— У Машки Минаевой. Она мне с уроками помогла.
Отец на секунду завис, впитывая полученную информацию. Что-то у него там переклинило, по лицу было видно — не понимает.
— Ну, отличница наша, — подсказала Эля. — Такая, с косичкой.
— Ну да, ну да, — забормотал отец. Он не вспомнил. Это было и неважно. — Мать звонила?