P.S. Я тебя ненавижу!
Шрифт:
— Чего ты в него вцепилась? Он не улетит. — Она хотела разъединить их руки, развести на разные стороны улицы, но касаться Максимихина было противно. А ну как он проказой болеет? Еще заразишься…
— Куда вы идете?
— В парк. Там можно у озера посидеть, — ответила Ничка и царственно прошествовала дальше, увлекая за собой Дятлова.
— Я не хочу в парк. У меня времени мало.
Эля смотрела на Алку, но у той за лето что-то изменилось в лице. Она стала неузнаваема. Там проскакивало непонятное выражение презрения ко всему. Что такого успело произойти за эти чертовы три месяца?
— Деткам — детское время. Бай-бай! — гнусяво пропел Максимихин и повел Алку прочь.
Эля, как завороженная, топала следом. Хотелось кричать. Хотелось все вернуть обратно. Потому что Алка была ее. Только ее! Они столько лет вместе! Еще весной на дне рождения Дронова называла ее лучшей подругой!
— Алка! Я ухожу!
— Давай! Увидимся в школе!
Дронова махнула рукой. И снова спина. Быстро, однако, уходит подружка.
Обида пришла потом. Когда стала вспоминать и этот равнодушный жест, и эти слова. Дроновой все равно? Ей интересней с ними, чем с ней?
— Почему она так? — рыдала вечером Эля.
Отец сидел в кресле. Только что был выключен телевизор. Белесое пятно света еще блуждало по экрану, будто просило — не убивайте меня. Закинув ногу на ногу, папа смотрел на это пятно, как будто продолжал видеть всех этих придуманных людей. Папа был вечно отстраненным и равнодушным, лучше, конечно, пойти к маме. Но мамы дома не было. Она стала задерживаться на работе, порой приходя так поздно, что Эля успевала уснуть.
— Мы же подруги! — всхлипывала Эля.
— Все в этом мире когда-нибудь проходит, — изрек папа.
И что он увидел в этом телевизоре?
— Неправда! — злилась Эля. — Дружба не может проходить! Ты еще скажи, что любовь проходит!
И тут папа повернулся. Его лицо было напряжено, словно Эля обозвала его дураком.
— Все проходит, — раздраженно бросил он, вставая.
Он еще немного постоял, как будто хотел добавить пару резких слов. Эля собралась, ожидая если не удара, так брани. Но папа пошел из комнаты. А ему навстречу неслись щелчки открываемой двери — возвращалась мама.
Дверь за отцом закрылась. Но голоса были слышны.
— Где ты была? — с ходу закричал папа.
— Задержали на работе.
— В стахановцы записалась? Или ты трудишься на другом фронте?
Эля побрела к окну. Было скучно. И от этих криков, которые случались все чаще и чаще, и от того, что нет Алки. А впереди была еще целая неделя. Бесконечная неделя вот такого стояния около окна.
Эти четверо сейчас где-то сидят, смеются, ее обсуждают. Показалось, что там, у них, гораздо интересней, чем здесь у нее. Словно вся жизнь переместилась туда. И так захотелось пойти в парк, побыть рядом, послушать. Улыбнуться чужой радости.
На следующий день Алкин телефон был выключен. Шел дождь. Родители ругались. Эля рисовала лошадей. После десятого рисунка отправилась на улицу. Постояла на бульваре, пять раз перешла улицу на зеленый свет. Заглянула в парк, добрела до развлекательного центра.
Их нигде не было. Под козырьком в подъезде Алкиного дома она оказалась в компании со старушкой и ее вздорной брехливой собакой.
Мимо бодро протопала Минаева.
— Машка!
— О! Здорово! — четко, по-военному, отозвалась отличница. — Ты чего здесь?
— Дронову ищу.
Машка стрельнула в ее сторону быстрым понимающим взглядом.
— Они у Доспеховой наверняка сидят. Месяц уже вместе по городу болтаются.
Сообщение было неожиданным, поэтому не сразу пришло понимание, о чем говорит Машка.
Спросила отстраненно:
— А ты чего в городе?
— К школе готовлюсь.
Минаева встряхнула зонт и шагнула под дождь.
Месяц болтались… А! Ну, теперь все понятно! Что делать тридцать дней в городе? Скукота. Вот они и сошлись. Но скоро сентябрь… Все изменится.
Утро первого школьного дня, как всегда, выдалось холодным и пасмурным. Норовил пролиться дождь. Про цветы Эля вспомнила за завтраком. Обычно их покупала мама. Но сейчас ее опять не было. Отец хмуро пил кофе на кухне, с настойчивостью робота смотрел телевизор. На экране, как всегда, что-то взрывалось.
— Цветы! — простонала Эля, глядя на пустую вазу.
— Да брось ты эту глупость.
Папа раздраженно отодвинул табуретку. Встал. Движения какие-то неуверенные. Что произошло?
— Все будут с цветами! — напомнила Эля.
Отец молча выложил на стол тысячную купюру и ушел. Последнее время он стал мало говорить. С матерью весь словарный запас растрачивает?
Очередь в киоск была длинная. Цветы дорогие. Удалось взять только мертвенно-белые хризантемы. Цветок смерти! Как неприятно!
— Алка! Алка! — кричала Эля, издалека завидев Дронову.
Алка обернулась, дернула уголком рта.
— Чего ты орешь, как на вокзале? — отозвалась грубо.
— Я соскучилась, а ты все время убегаешь.
— Тут я, тут.
В руках у Алки шикарный букет роз. Рядом с ним Элины хризантемы смотрелись бедными родственниками.
Алка глядела в сторону, всем своим видом показывая — она не здесь, она не с ней. Надо было о чем-то начать говорить. Вопрос родился сам собой.
— А ты чего, с Максимихиным встречаешься?
Дронова обожгла ледяным взглядом. Так иногда смотрит Ничка, словно роняет на тебя свое царское внимание.
— Он же урод! — заторопилась Эля.
— Не говори глупости, — дернула плечом Алка и пошла вокруг площадки, где уже собирались школьники.