Пацан. Воин. Маг. Сражайся или умри!
Шрифт:
Офигенно Большой Портал схлопнулся. С громким шумом-воплем и ощутимым ударом по ушам. Ленка упала на колени и закатила глаза. По ее лицу из глаз, носа и ушей текли кровавые реки. Ленка в этот момент была прекрасна, как никогда, наверное, до этого момента. Как укуренный и пускающий слюну от одного только запаха крови вампир, забывший кто он и где он. Но Ленка — она помнила все! Такая она, да. Просто немного устала.
— Су-ука!!! — завывала, как дикая собака Динго, Ленка.
Хриплым, взлаивающим и срывающимся голосом, активно удерживая руками
— Да, ё… мать! Сколько жжжжж можно!
Единорог после схлопывания Портала с явным, хорошо заметным удивлением оглядывался по сторонам. Единорог, как и любое другое умное животное, очень остро чувствовал опасность своего положения, что он — попал. И попал крепко. Явно не в то место, куда нужно было. И не в то время. И что вполне очевидно, серьезно подумывал, а не слинять ли ему с этого праздника жизни. По-быстрому. Пока не стало слишком поздно.
Иттаэль, опять же, сидела и раскачивалась. Она-то как раз мало в чем изменилась. Теперь она раскачивалась и бормотала перед большой и ослепительно белой статуей Богини Любви, в чем-то похожей на ослепительно красивую, единственную и желанную женщину, а чем-то смахивающую на Олю, что жила в этом куске мрамора со счастливой улыбкой на лице и стыдливым румянцем на пухленьких щечках.
Статуя Богини, женщины и Оли улыбалась. Все одновременно. И обеими своими божественными руками эта статуя поглаживала едва распустивший свои лепестки Большой Бриллиантовый Лотос, удерживая его на уровне своей величественной груди идеального профиля и восхитительно крепкого фаса. Практически это было все, что осталось почти в неизменном виде от статуи мужеподобного бога. И в чем-то неуловимом это поглаживание Лотоса было похоже на игру в угадайку. На первой же попавшейся под руку случайной ромашке.
К тому же цветущая статуя активно излучала в пространство теплый свет. Как инфракрасная лампа, включенная на полную мощность. Она согревала и умиротворяла. Эта статуя еще и сияла. Ярко. Как немецкий прожектор перед лагерными бараками и строем заключенных. Так, что слезы текли из глаз у всех присутствующих.
Зато две воюющих стороны смешались в одну нестройную громогласную толпу восхищенных женщин. И эта толпа медленно придвигалась все ближе, прижимаясь к нервно прядущему ушами Единорогу, к Сияющей статуе Богини Любви, к прайду свирепых голукошей и к тем, кто заварил всю эту кашу.
Ленка открыла свои великолепные, круглые и немного мутные глаза совершенно внезапно. Прищурилась и обвела пустым взглядом толпу и скульптурную группу Богинь и Животных. И тихим голосом попыталась проорать в сторону застывшей, как мешок цемента после дождя, подруги.
— Юлька, дура, залазь на кобылу, мать твою…
Как ни странно, Юлька ее услышала. Её лицо скривилось в легкой гримасе, и она недоуменно переспросила у Ленки.
— На кобылу? Залазь?! Вообще-то, это конь… по-моему… — сказала
— А ты — без мозгов… — отрезала Ленка. — Зато красивая, зараза… лезь!
Сказала сама себе Ленка и вздохнула. Выдохнув весь лишний воздух из себя, она уже громче прокричала в Юлькину сторону.
— Лезь на эту скотину рогатую! Пока другой кто не залез! Если жить хочешь!
— Да, как без седла-то? Это же не мерседес! И не вольво! Он же — здоровый, как я не знаю что! Не полезу! Ни за что! — заявила Юлька и сложила руки на груди одним изящным, выверенным на многочасовых тренировках перед зеркалом, жестом.
— Попой на спину, блин! Ох, ты ж… пошли, говорю… дура! Дай сюда цацку! — Ленка вырвала золотую загогулину из рук Юльки и, тяжело вздохнув, захромала к Единорогу, крепко ухватив подругу за руку и изображая из себя первый императорский паровоз.
И, как Юлька не упиралась, Ленка ее дотащила до нужного места и подтолкнула в сторону белоснежной лошади с крепким рогом, закрученным на манер рожка с мороженным вокруг вытянутого к ушам лба. Единорог нервно задергал ушами и стал подозрительно коситься на двух странных девушек. Ленка покровительственно похлопала эту скотину по крупу.
— А вы — не лезьте не в свое дело, кошки драные! — небрежно, но тоном приказа, бросила Ленка прайду редких животных кошачьей породы.
Кошаки-голукоши, шипевшие как кобры, с прижатыми к голове ушами, вдруг резко припали на лапы, сощурили глаза, горящие, как янтарь на ярком солнце, и заурчали. Морды у них стали няшные, и хвосты перестали подметать землю. Кроме этого, котята стали исподволь подползать к Ленке и кататься по траве, выгибаясь и показывая всем желающим свои светлые животы в серую полоску. При этом они урчали так, что землю ощутимо потряхивало.
Единорог прифигел от такого панибратства с живой природой и задумался о чем-то своем, людям не понятном, а потому — задумался он основательно, по-лошадиному, крепко. Юлька стала оглядываться по сторонам. Она как-то не очень понимала, что она здесь делает и что ей нужно сделать, и зачем ей все такое делать.
— Лезь, давай! — прикрикнула на нее Ленка и похлопала лошадь по могучей вые.
Единорог всхрапнул.
— Не дергайся, корова лошадиная! По-хорошему! — мягко, спокойно и почти нежно сказала Ленка Единорогу, разглаживая кожу на шее животного, а затем обернулась к подруге. — Юлька! Лезь, пока я ей зубы заговариваю!
— Кому ей? Это — он, лошадь…
— Пофиг… Лезь! Эй, вы! — обратилась Ленка к двум короткостриженным теткам, немного потерявшимся под грузом разнообразных событий сегодняшнего дня.
Ошалевшим от сошедшей на них из ясного чистого неба доброй сказки. Как снежная лавина сходит со склона Кавказских Гор вместе со спасательной службой и горцами. Чтобы найти и оказать помощь выжившим в катаклизме, прилетевшем, как снег на голову. Так и Ленка показалась этим теткам светлым воплощением спасательной службы.