Пациентка
Шрифт:
«А почему бы и не в Себастьяна?»
В этой идее было что-то заманчивое. Салли ведь сразу отметил, что на службу в местную церковь она не ходит — даже ради соблюдения общественных приличий. И если заставить эту безбожную шлюху пережить то же, что когда-то пережил великий святой мученик…
«Нет, не годится!»
Из тех важных уроков, что Салли почерпнул на сеансах мистера Левадовски, следовало, что только бесконечное терпение, глубокое уважение к предмету исследования и непрестанный труд могут помочь мужчине целиком раскрыть душу женщины… Но вот терпения-то
Он ведь прекрасно помнил, кто виноват в первом грехопадении мужчины, и вполне отдавал себе отчет, кто невидимой черной тенью стоит за спиной каждой женщины! От одной мысли об этом по спине Салли пробегала холодная волна, а сам он исполнялся глубоким самоуважением. Бросить вызов самому нечистому… это стоило многого. Но главное, когда это все-таки происходило и само зло, извиваясь и корчась у его ног, начинало просить пощады, он сам исполнялся такой мощи, такого глубокого чувства конечной правоты, какого не мог испытать более нигде.
Салли улыбнулся; он был уверен, что едва ли каждый десятый из так называемых мужчин хоть однажды рисковал позволить себе испытать это чувство. Нет, он нисколько не винил их за слабость — каждому свое. Просто порой ему страстно хотелось, чтобы все эти придурки узнали, с кем на самом деле все эти годы встречались — в школе, на работе, в коридорах многоквартирных домов… Потому что лишь тогда они поймут, как заблуждались на его счет.
«Сегодня же ночью! — решил Салли. — Немедленно! Сейчас же!»
К вечеру уходящего дня, когда примчавшиеся с речки дети, клюя носом от нестерпимого желания немедленно упасть и заснуть, мыли ноги, Нэнси решилась.
— Я поеду.
Она расцеловала детей и стремительно взбежала по лестнице в свою спальню, чтобы упаковать необременительный багаж. И ровно в тот миг, когда она захлопнула за собой дверь спальни, Салли понял: пора!
Черной легкой тенью он скользнул к разделяющей сады изгороди, сдвинул в сторону серебристую от времени, обожженную солнцем доску и протиснулся на заветную территорию. По толстым корявым веткам быстро и бесшумно взобрался на старое, огромное дерево и остановился, чтобы передохнуть. Отсюда до окна было всего ничего — шесть-восемь небольших шагов, но сделать их он пока не решался — толстенная ветка качалась и тревожно похрустывала.
— Давай, Салли, — тихо, вполголоса приказал он себе. — Доверься господу! Ну же!
И едва он сделал первый шаг, Нэнси окинула свою спальню последним прощальным взглядом, подхватила чемодан, сбежала вниз по скрипучей деревянной лестнице, тепло попрощалась с мамой, стремительно прошла через двор и села в машину. Бросила последний взгляд на дом, в котором выросла, и вдруг почувствовала невыразимое облегчение — как если бы ей перестали смотреть в спину.
Когда Салли услышал, как хлопнула дверь, он сразу почуял неладное и быстро двинулся по ветке. Дошел, вцепился руками в подоконник и замер. В спальне было совсем темно, но он уже почему-то был уверен,
А потом хлопнула вторая дверь — входная, затем он услышал характерный звук отъезжающей легковой машины, и в его глазах поплыли разноцветные круги. Салли бросился вдоль по ветке назад, оцарапав руки и живот, стремительно съехал по стволу вниз, пробежал по саду, выскочил на дорогу и яростно скрипнул зубами — «Форда» возле дома уже не было.
Чертова шлюха! Смылась!
Салли бросился в соседний двор, не без труда завел свою колымагу и двинулся вслед медленно оседающим на дороге клубам пыли. Выскочил на ведущую за город трассу, утопил педаль газа до упора и спустя несколько минут радостно ухнул. Впереди, у самого горизонта поблескивала в багровых лучах заходящего солнца маленькая отдающая голубизной точка.
— Да куда ты от меня денешься?! — возбужденно хохотнул он. — Думаешь, Салли дурак? Думаешь, Салли тебя не найдет? Хо-хо!
Выехав за город, Нэнси задумалась. Ей совершенно не хотелось возвращаться домой — по крайней мере, до тех пор, пока большинство ее вопросов остаются без ответа. И, подчиняясь этому своему состоянию, она просто съехала с трассы возле придорожной пиццерии и остановила машину. Зашла под навес, заказала пиццу и стакан красного вина и задумчиво уставилась в багровый горизонт.
Вечерняя пустыня была на диво хороша, а стоящие неподалеку две старые, выгоревшие палатки у дымящегося костра так остро напомнили ей давний поход вместе с Джимми, что Нэнси прослезилась и, не отдавая себе отчета в том, что делает, вместе с пиццей в одной руке и стаканом во второй, пошла прямо к палаткам.
Это были хиппи. Они настороженно покосились в сторону незваной гостьи, однако когда она подошла, поздоровалась и так, словно знала здесь всех много лет, присела возле костра, настороженность сама собой растворилась, а ей тут же протянули сигарету с травкой.
— Курни, фемина…
Нэнси поставила стакан рядом, приняла сигарету и затянулась — впервые в жизни.
«Осталось только напиться и сыграть с чертями в карты…» — сама собой возникла мысль, и Нэнси глуповато хихикнула.
— Нормально пошла? — склонился к ней дружелюбно улыбающийся хиппи — борода по грудь.
Нэнси охотно кивнула. Она пока ничего такого не ощутила, но обижать этих милых людей не хотелось.
— Откуда ты? — потянувшись за сигаретой, поинтересовалась женщина справа.
— От мамы сбежала, — хихикнула Нэнси и отдала сигарету.
— Она тебя не любит? — затянувшись, вернула ей сигарету женщина.
Нэнси приняла сигарету и задумалась.
— Любит. Но Иисуса, наверное, любит больше.
— Иисус — классный чувак, — вмешался «борода по грудь». — Он бы с нами курнул; это точно.
Нэнси рассмеялась. По контрасту с гневливым и завистливым древнееврейским Яхве Иисус и впрямь смотрелся классным чуваком — такой и впрямь наверняка бы с ними курнул. Похоже, он, вообще, был единственным во всей Библии, кто и сам ничего не боялся, и других не пытался запугать.