Пациентка
Шрифт:
Нэнси глубоко затянулась, передала сигарету и вольготно раскинулась на прогретой за день земле. Иисус — молодой веселый мужик, плотник со склонностью к бродячему образу жизни, запросто водившийся с блудницами и рабами, пивший с ними на вечерях вино и откровенно презирающий церковную знать, и впрямь был отличным парнем. Он бы наверняка не пошел воевать во Вьетнам и, скорее всего, сидел бы сейчас вместе с ними — грязный и заросший, смакуя дешевое вино и высмеивая церковь и правительство.
Нэнси задумалась о том, что бы она могла сказать ему, стала перебирать
— Люби, как это делаю я, женщина! — хохотал он, обнажая крупные белые зубы и щуря круглые иудейские глаза. — А главное, ничего не бойся! Суди сама, разве можно полюбить то, чего боишься? А папе нужна любовь…
И Нэнси содрогалась от сладострастного ужаса, поскольку слишком хорошо видела то, что категорически отказывался видеть он: бдящего с небес мстительного, мелочного и самовлюбленного Яхве, давно уже приготовившего для сына своего и шило, и острую, хорошего немецкого металла опасную бритву, и даже удавку с крупными узлами на концах.
А потом пришли солдаты и, плача, начали прибивать Спасителя гвоздями, потому что только так его самого можно было спасти от еще более мучительной и еще более позорной смерти. И чем дольше они плакали, тем лучше Нэнси понимала, что Иисус и она давно уже стали одним целым, а поэтому солдаты плачут и о ней.
Понимая, что с этой дороги она уже никуда не исчезнет, Салли принялся осторожно сокращать расстояние, а когда идущая впереди машина перевалила за бугор, снова утопил педаль газа до упора. Взобрался на холм и обмер: уходящее за горизонт асфальтовое шоссе было совершенно пусто!
— Не-ет! — заорал он. — Где ты, тварь?!
Салли ударил по тормозам, достал из бардачка недавно купленный бинокль, выскочил из фургона и принялся осматривать расстилающуюся на много миль полупустыню, как вдруг наткнулся взглядом на притулившийся возле дорожной пиццерии «Форд».
— Слава тебе, господи!
От сердца сразу отлегло. Он навел резкость. С такого расстояния этой шлюхи он разглядеть не мог, но в том, что «Форд» принадлежит ей, мог бы поручиться чем угодно.
Мэр позвонил Бергману сразу же, как только узнал, что операция по задержанию рядовых членов мафии развернулась вовсю, то есть в четыре утра.
— Ты представляешь, во что ты меня втянул? — холодно поинтересовался мэр.
— Вполне, мистер Тревис, — на всякий случай отодвинул трубку от уха Бергман.
— Но ты же их всех уже к обеду отпустишь! — не выдержал и рявкнул во все горло мэр.
— Не всех, — не согласился Бергман. — Три-пять процентов я все-таки возьму в оборот, мистер Тревис.
— И что дальше?! — заорал мэр. — Что будет дальше, я тебя спрашиваю?!
— А дальше будет законность, — по возможности спокойно произнес Бергман. — Как вы и требовали.
В трубке воцарилось молчание. Мэр, конечно же, понимал, что
— Ладно, черт с тобой. Но не дай бог, если ты ситуацию не удержишь! Вылетишь первым.
В трубке пошли короткие гудки, а Бергман сел за стол и начал переосмысливать ситуацию, просчитывать разные варианты, а к девяти утра начал выходить на своих коллег из соседних округов.
— Здорово, Джеймс, я тут «сеточку» закинул. На мелкоту. Не поддержишь?
Как правило, коллега начинал расспрашивать, торговаться и в конце концов соглашался.
— Ладно, Тедди. Но ты сам знаешь, у нас — не у вас, наркотиками, кроме хиппи, почти никто не балуется… Так что брать, считай, некого…
Бергман понимающе улыбался.
— Это я знаю… но думаю, если в твою сеточку два десятка колумбийцев или итальянцев ненароком залетят, тебя с работы не снимут?
На том конце провода начинали хихикать, и чаще всего это означало признание того факта, что за колумбийцев с работы не снимают. И только встречая решительное сопротивление, Бергман сам сдавал назад.
— Ладно. Пусть будут хиппи.
Салли поставил машину в широком пологом овраге, находившемся от пиццерии футах в трехстах. Вытащил и тщательно проверил все свое снаряжение и под защитой темноты меньше чем за час прокрался почти к самому костру.
Его шлюха сидела возле костра и то плакала, то глупо, истерически хохотала. Собственно, здесь все были «под кайфом» — и заросший бородой по грудь парень, и две его подружки с длинными, заплетенными в тощие косы волосами, а уж тот, чьи босые ноги торчали из палатки, судя по их абсолютной неподвижности, был и вовсе невменяем.
Салли язвительно улыбнулся. Лично он не употреблял наркотики никогда, даже когда недолгое время жил в Нью-Йорке, но вот к чему это приводит, видел частенько, а потому был уверен: еще час или два, и он сможет взять ту, за которой пришел, голыми руками. А может быть, даже и раньше.
Он переполз к росшей неподалеку группе мелких кустов и расположился поудобнее. Доктор Левадовски всегда говорил, что если человек не будет создавать себе ненужных трудностей, любое дело станет проще втройне. И Салли был склонен с этим согласиться. Док вообще частенько говорил по-настоящему мудрые вещи.
«Салли, — расхаживая по кабинету со скрещенными на груди руками, говорил он, — ты способен на большее…»
Или вот: «Помни, Салли, ты не должен умалять себя только потому, что кто-то показался тебе сильнее или успешнее… я тебя заверяю, копни глубже, и тебе сразу станет ясно, как люди вокруг тебя несовершенны…»
Никто и никогда не говорил Салли таких слов, и только благодаря этой постоянной поддержке он и отваживался пробовать еще и еще, «копнуть» этих шлюх поглубже, с каждым разом убеждаясь все больше и больше в том, что доктор прав, — действительно он и лучше, и сильнее каждой из них. Наверное, именно поэтому даже пятидесяти долларов за часовой сеанс было совсем не жалко.