Падает снег

Куприянова Марьяна

Мы ни о чем не разговаривали.

Гуляли по местам, которые не назовешь людными, но я уверена, что Андрееву было все равно, если нас увидят вместе его или мои знакомые. Иначе он просто не стал бы говорить мне прямо в университете, во всеуслышание, во сколько за мной зайдет.

Рядом с ним у меня в голове странно пустело. В том плане, что лишних и противных мыслей там не водилось хотя бы некоторое время. Точно так же забывалась на время и гадостная душевная боль, такая уже привычная и тихая, что стала всей моей жизнью.

Мы были рядом и не мешали друг другу.

Когда я поняла, что Андреев ведет меня в сторону дома, было около десяти вечера. А мы до сих пор не проронили и слова. Почему он такой? Нет,

меня это не напрягает, но это очень уж непривычно. Он не старается узнать меня и мои интересы, не пытается наладить отношения или хотя бы прояснить их, расставить точки на i, объяснить происходящее. Ему это как будто и не нужно. Да любой другой мужик давно бы травил какие-нибудь байки из своей жизни, боясь помолчать лишнюю минуту, боясь произвести плохое впечатление. А этот? Молчит, будто ему вовсе не нужно убеждать меня в том, что он – именно то, что мне нужно. Странно так. Таня, наверное, не поверит, когда я скажу ей, что мы и словечком не перекинулись. Ну это, правда, со стороны выглядит дико. А мне вот нравится. Нравится, что он не такой, как другие. Что ведет себя необъяснимо с точки зрения психологии. И что мне, несмотря на это, все так же удобно и уютно рядом с ним, как и раньше.

Когда мы подошли к моему подъезду, Андреев, наконец, подал голос. Свой басовитый, громоподобный, глубокий, словно океан, голос, от которого вибрировали стены:

– Ты поняла, почему?

Так странно, что меня даже не возмутил этот скорый переход на «ты». Наверное, подсознательно я ждала чего-то подобного. Ведь если двух людей не смущает молчание в течение нескольких часов, они уже достаточно близки. И эта недосказанность во фразах не раздражала. Я понимала все, что он имеет в виду.

– Нам и без этого хорошо в обществе друг друга, – пожала плечами я.

Андреев долго-долго рассматривал мое лицо безо всякого стеснения и вежливости. Что удивительно, я не отводила взгляда, хотя терпеть не могу смотреть людям в глаза дольше пары секунд. Боюсь, что они могут заглянуть в меня, что-то понять, узнать обо мне через зрительный контакт. Кажется, перед Андреевым я только сегодня сняла свое собственное забрало и разрешила ему покопаться во мне.

Мы просто стояли напротив и рассматривали друг друга так, словно нам дали срок запомнить, и после придется рисовать портрет по памяти. Странная у него внешность, скажу я вам. Она опять показалась мне новой. Как ни взгляну, все вижу его иным, нахожу какую-то деталь, упущенную в прошлый раз, и деталь эта меняет весь общий фон полностью. Сегодня он был очень уж сосредоточен и серьезен. Не зол и не расстроен, нет, скорее изнурен и задумчив. А черты лица-то все цельные, твердые, каждый штрих доведен до конца упрямой, уверенной линией. Не замечала этого раньше. Это даже не красота, не мужественность, а какая-то порода. Именно порода. Осознав это, я вдруг ощутила себя недостойной стоять рядом с ним, я, обыкновенная девушка с весьма невыдающейся внешностью и безо всякой изюминки. Но, заметив во взгляде его нотку сумасшествия и бешенства, заключенных где-то очень глубоко внутри его души, похороненных еще в молодости, я поняла, что это гораздо более непростой человек, чем я могу представить. Минута проходит – и я снова вижу его другим. Словно заглядываю глубже и глубже, ближе и ближе. И так интересно, что будет дальше, каким я увижу его через десять секунд, через минуту, завтра, и так невозможно оторваться от карих глаз, темных красивых бровей, длинных волос, спадающих по обе скулы. Где тот строгий преподаватель, который никому не нравится? Где тот улыбчивый и добродушный мужчина, которого я накормила? Где, наконец, тот бескомпромиссный человек, назначивший мне встречу сегодня днем? Передо мною – опасный, что-то скрывающий, притягательный и властный мужчина. Которому со мной хорошо. Забрало снято и выброшено куда-то за спину. Передо мной Максим Викторович в своем естественном виде.

Андреев понял руку, слишком дёргано и резко, я даже вздрогнула и отпрянула, прижала голову к плечам: инстинкт требовал, чтобы я любым способом избежала удара, которого так и не последовало. Андреев закрыл глаза и провел ладонью по моим волосам. Несколько раз. Я стояла, не шевелясь. Боюсь я этого мужчину. После того, что разглядела в нем. Погладив меня по голове, Андреев решительно провел пальцем по моей щеке и нижней губе. Взгляд его при этом стал совершенно нечитаемым для меня.

– До встречи, – сухо произнес он, шевельнув одной бровью.

– Д-до свидания… – выдавила я, пятясь к двери.

Андреев ушёл широким шагом, не оборачиваясь. Мною овладело полное непонимание происходящего. А еще – страх. Страх, что я снова подпускаю к себе не того человека. Который сделает мне больно. Когда – это лишь вопрос времени.

X. Сублимация

Я часто вижу страх в смотрящих на меня глазах.

Им суждено уснуть в моих стенах,

Застыть в моих мирах.

Но сердце от любви горит, моя душа болит.

И восковых фигур прекрасен вид -

Покой везде царит!

– А! О, боже, о… Сильнее, пожалуйста, сильнее! – стонала и умоляла я, пряча раскрасневшееся от стыда лицо в подушку.

Андреев увеличил применяемую силу и сдавил до боли. До приятной боли. Я вскрикнула с таким придыханием, как будто ставила своей целью соблазнить его одним только голосом.

– Вера, ни один мужчина не способен сохранять спокойствие, слыша подобные крики, – продолжая безжалостно мять мою ступню, хладнокровно сказал Андреев.

– Тем не менее, Вы говорите это абсолютно спокойным голосом, – промычала я сквозь подушку и снова вскрикнула от сильного нажатия.

– Тебе кажется, – утешил Андреев, и я обрадовалась тому, что он сейчас не может видеть мое лицо. Потому что от его фразы я покраснела еще больше.

Андреев принялся за вторую ногу. Его устраивало то, что я продолжаю обращаться к нему на Вы, хотя он без смущения зовет меня «ты». Понимает, что мне нужно время, чтобы привыкнуть к перемене. Но ничего мне не говорит. Ну, Вы и Вы. Может, ему это даже нравится. Когда буду готова, сама все изменю.

Продолжая постанывать от удовольствия, я сжимала в кулаках края подушки и наслаждалась своим положением. Отчего-то я точно знала, что сексом это не кончится, даже если нам обоим захочется. Мы только все испортим, если переспим так скоро. А что я делаю у него дома в горизонтальном положении и почему я так дразню его соседей своими двусмысленными возгласами – это слишком долгая история. Остановимся на настоящем моменте. Потому что он прекрасен. Мне делают массаж, о котором так долго мечтали мои бедные, уставшие от каблуков ступни. Делают невероятно сильными руками, безжалостно и беспощадно. И, как я поняла, получают не меньшее удовольствие, чем я.

– Приятны для ушей девичьи стоны, – промырлыкал Андреев, зачем-то опуская ладонь вниз по моей голени, ближе к колену. Я напряглась, затем резко отдернула ногу. Перевернулась на спину, не зная, куда спрятать красное лицо. Обхватила колени руками. Андреев сидел на придвинутом к дивану стуле с немного злым лицом, как был – без верха, в одних брюках и босой. Волосы прядями рассыпаны по выдающимся смуглым плечам.

– Вера, что? – сдержанно спросил он.

– Что это было?

– Массаж. Успокойся. Я хотел сделать тебе приятно и подняться выше.