Падает снег

Куприянова Марьяна

Птица глядел в стену.

– Но я думал… после того, что сейчас… – он замолчал и скрипнул зубами.

– Ты тварь, понимаешь? Ты мне не нужен, точно так же, как я тебе стала не нужна однажды: просто и без причины. Ты только действуешь мне на нервы теперь, вот и все.

– Ты… сука.

Я пожала плечами, глотнула чая и вышла из кухни.

После этого Птица расстался с Викой окончательно и прекратил к нам ходить. В университете он стал избегать меня, как огня. Наверное, неприятно, когда тебя берут и используют. А потом прогоняют. Ну ничего, пусть почувствует себя на месте многих доверчивых девушек.

Может быть, если бы и я со своим случаем попадала под эту категорию, мне было бы противно совершать с Птицей такой поступок.

Но меня никто не использовал, мне никто не изменял. В этом плане мне повезло.

IX. Бездна

Неужели оттого, что делаешь зло другим людям, тебе самому становится легче? Так или иначе, а после истории с Птицей мне морально полегчало, причем значительно. Я знала, что он больше никогда не захочет со мной общаться, да и Вика мучилась теперь, и наблюдать за ее переживаниями было даже забавно. Всегда боялась стать злой и циничной. А когда стала – перестала бояться. Каждый, проще говоря, свое получил. Кто за предательство, кто за глупость и самоунижение.

Жизнь текла своим чередом. И я снова погрузилась в ее омут с головой.

С момента последней встречи Андреев себя не проявлял. В университете мы лишь коротко кивали друг другу, не более того. Меня это не особо задевало. Я не считала, что теперь он обязан бегать за мной или как-то выделять среди остальных. Он мне ничего не должен. Что бы ни произошло. Теперь я точно знаю, что даже если между людьми сильная связь, все равно никто никому ничего не должен. Даже если обещает. Даже если любит. По-настоящему.

Но вот, в одну из пятниц мы, как обычно, встретились с ним на втором этаже. Он закончил пару и выходил из аудитории, а у нашей группы там должно было состояться следующее занятие. Завалившись с подругами внутрь и дико угорая над чем-то до глупости смешным, я уже знала, кого сейчас увижу. Но я и подумать не могла, что сегодня простым кивком не обойдется.

Подруги поздоровались с ним и пошли в конец аудитории, чтобы повесить на крючки верхнюю одежду. Я поставила сумку на парту и разматывала шарф, ожидая, когда Андреев поднимет глаза, чтобы кивнуть ему, как всегда, и тоже пойти назад. В аудиторию вошли еще несколько человек.

– Вера, – как-то особо строго, не снимая забрала и не отрывая глаз от сумки, в которую складывал журнал и методички, произнес Андреев.

– Да, Максим Викторович? – у меня даже возникло ощущение, что он собирается меня за что-то отчитывать.

Андреев поднял серьезные карие глаза. Закидывая сумку за плечо, сказал, словно приговор вынес:

– Сегодня я заеду за Вами в шесть.

Поразительно. Просто поразительно. И таким тоном, что поспорить нельзя. Нельзя и слова сказать против. Все уже решено без меня. Андреев не собирался ждать моего согласия или хоть какой-то реакции. Он, не прощаясь, покинул аудиторию, как только поставил меня перед тем фактом, что сегодня я проведу вечер с ним. Мужчина безоговорочно брал ситуацию в свои руки, и такая решительность вызывала у меня симпатию. Но не восторг, как можно было бы подумать.

Когда он вышел, я кивнула сама себе и пошла к вешалкам. Подруги уже рассаживались и доставали вещи из сумок.

– Че он хотел? – спросила Элина, рассматривая себя в крохотное зеркальце, встроенное в пудреницу.

– Да ничего особенного, – отмахнулась я. – Сказал, чтобы отсюда никуда не выходили, потому что ключ он сдавать не будет.

– Ясно. Слушай, дай свою красную помаду?

– Конечно, держи.

И лишь Таня, сидевшая рядом, все поняла. И посмотрела с прищуром.

А я подумала: хорошо, что никто из студенток не питает особой страсти к Андрееву. Он же никогда никому не нравился, кроме меня. Чем-то он других девушек отталкивает. Это мне всегда нравились именно те, которые не считаются в женском обществе привлекательными. Что-то в нем такое есть, что другие обойдут стороной, а я подберу. Только не могу понять, что. Внешности он не самой привлекательной, кстати. Трудно слово подобрать,

чтобы описать тип его сложения. Я бы назвала это стройностью. Да, он стройный. Как может быть строен молодой человек. При этом роста выше среднего, с треугольным корпусом: широкие плечи и узкие бедра. Истинно мужская фигура. Когда была поглупее, мечтала ночами об этой спине и об этих руках. Не понимаю, что им всем не по вкусу. А вот лицо… тут все как раз понятно. Не из смазливых он, чтобы нравиться нашим студенткам. И даже не из тех, кто отращивает бородку с усами и становится брутальным мачо. Вообще что-то иное, третье. Моя мама окрестила бы это третье как «ничего примечательного». И я с этим не спорю. Действительно ничего примечательного. Ни форма губ, ни цвет глаз, ни черты лица – ни по отдельности, ни в совокупности не производят впечатления. Но всегда, когда я смотрела на него, мне чудилось, что этот человек о чем-то молчит, что-то скрывает. Это и влекло. Раньше. Все – раньше. Сейчас я поняла, что именно скрывалось от моих глаз столь долгое время.

Вечером я даже не волновалась.

– Не смотри на меня так, – попросила я Таню, снимая бигуди.

– Да я гляжу, ты применяешь тяжелую артиллерию, – хитро сказала подруга. – Не верится, что ты снова делаешь это ради мужчины.

– Я делаю это ради себя.

– Ну, конечно.

– Послушай. Я не ставлю себе цели завоевать его сердце.

– Ну да, зачем ставить перед собой цель, которая уже достигнута?

– О чем ты?

– Ты подумала, что будешь делать, если он и правда в тебя влюбится?

– Не будет такого. Он взрослый, – улыбнулась я глупости соседки и стала красить губы.

– Я думаю, что будет. Точнее, уже начинается. И скоро ты поймешь, что не знаешь, что с этим делать. Потому что ты сама его не любишь.

– Верно, не люблю. Я не хочу всего этого.

– Тогда зачем даешь ему надежду? Соглашаешься на свидание? Зачем? Ты хочешь поиграть с ним, как с Птицей?

– Что за допрос? – повернулась я, поправляя длинные каштановые локоны и любуясь собой, несмотря на причитания Тани. – Во-первых, никому никакой надежды я не даю. Об отношениях пока даже речи не велось. Нам приятно быть рядом – всё. Во-вторых, никто моего соглашения не спрашивал, меня просто поставили перед фактом. В-третьих, поступать с Андреевым так, как с Птицей, мне не позволит совесть. Не хочу я с ним спать, и использовать не смогу, даже если это реально потребуется моему организму. А чего ты вообще так завелась? Али глаз на него положила?

– Ничего я не положила, у меня Вадим есть, – обиженно ответила Таня. – Просто не хочу, чтобы моя лучшая подруга становилась… – замолчала она.

– Договаривай.

– Стервой. Стервой, из-за того, что с ней когда-то плохо обошлись.

– Не хочешь, чтобы я стала пользоваться мужчинами, как одноразовыми перчатками?

– Да. Не хочу. Ты не такая. И не стоит тебе…

– Я и не буду, – прервала я ее. – Возможно, если бы меня использовали и кинули, я бы такой и стала. – Я замолчала, пристально глядя на свое отражение в зеркале, и вдруг будто не своим голосом проговорила:

– Есть объяснение любому дурному поступку. Есть оправдание любому плохому человеку. Это значит, что зла не существует. Понимаешь?

Таня с сомнением покосилась на меня и ничего не ответила. Зазвенел звонок.

Я побежала, обулась, оделась наскоро и вышла за порог. Андреев был в черных брюках, черном зимнем пальто с поясом и в шарфе. Видно, погода на улице позволяла ходить без шапки. В последнее время что-то совсем тепло стало, не то, что в начале зимы. Мы ничего друг другу не сказали. Молча вышли из подъезда, так же молча – со двора, затем он подставил мне свой локоть, окинул строгим взглядом с ног до головы и отвернулся, выдохнув ровным носом клуб пара. А я схватилась за любезно предоставленный мне локоть, пошла рядом с ним, слушая цоканье своих каблуков, и дышала полной грудью этим вкусным и чистым, словно колодезная вода из глубокого детства, зимним воздухом.