Падай, я ловлю
Шрифт:
«Нахрена?»
«Самоудовлятворяться», – без раздумий набирает и отправляет Зотов и следующие фотографии приходят с перекошенными от попыток не ржать лицами.
– Ты лучший в мире начальник, – фыркаю, не сумев сдержаться.
– Сократи уже до просто «лучший в мире», – поворачивается и нахально мне подмигивает, а потом выбирает все снимки и пересылает на один номер. – Все мои у Сергеича. Держим кулачки. – Дима вертит телефон, зажав между большим и средним пальцем, а я в самом деле дышу через раз, пока не приходит ответ. – Не из моих, – объявляет довольно. – Опять же нихрена
– А лужу с пола и брызги со стены ты убрать не хочешь? – интересуюсь брезгливо, краем глаза видя и то, и другое.
– Я? – несказанно удивляется Дима. – Точно нет. Собачник приедет, подотрет, – снова широко и со звуком зевает и бормочет, поднимаясь: – Хороший парень, безотказный. Если менты нагрянут, просто забейте.
– Ахренеть, – провожаю его очумелым взглядом.
– Зотов, – пожимает плечами Родион. – Хрен знает, что должно произойти, чтобы он всерьез напрягся. Пошли, воздухом подышим, ты какая-то бледная.
– Да как-то не привыкла к подобному времяпрепровождению, – ворчу и хватаюсь за его протянутые руки, а он выдергивает меня из уютного плена дивана, но силу не рассчитывает и я врезаюсь в него. – Так нос расквасить можно, – бубню, растирая его, чтобы спрятать за ладонью хотя бы часть ликования от столкновения с прекрасным.
– Еще вчера ты была тяжелее, – заявляет невозмутимо и первым идет в прихожую, а я немного притормаживаю, откровенно заглядываясь на его крепкий зад, пока он не исчезает, как мираж.
Спустя полчаса подъезжает крайне деятельный юрист, пока мужчины подписывают документы я хожу по квартире, до конца не осознавая, что скоро буду тут жить, но отмечаю, что владелец успел упаковать пару чемоданов и приготовил целую стопку пока разобранных картонных коробок. Оперативно, ничего не скажешь.
– А ты когда собираться планируешь? – спрашиваю у Туманова на улице.
– Пока не придумал, – бормочет и чешет бровь. – Лучше бы сегодня. Еще уборка и освежить стены, а это время. Посидишь у Зотова? Компанию составить не предлагаю.
– Я… можно я лучше поработаю? Сегодня пятница, наверняка кстати прийдусь. К тому же, Зотов сам собирался в бар, а ты велел туда ни ногой, – кротко опускаю взгляд и жду вердикта.
– Какая ж ты хитрющая, – тянет возмущенным шепотом. – И я пока не понял, чем тебе там намазали, что ты на работу так рвешься, но если узнаю что-то, что мне не понравится…
– Не узнаешь! – заверяю поспешно, а Туманов кривится:
– Успокоила.
Снова опускаю глаза и предлагаю себе хоть изредка задумываться над тем, что говорю.
– Ладно, – соглашается без охоты. – В качестве исключения. Но ты будешь мне должна.
– Что? – мямлю, все также разглядывая асфальт.
– Улыбнись, – говорит неожиданно.
– Что? – удивленно вскидываю голову и привычно таращусь на него.
– Улыбнись, – повторяет и подает пример, раздвигая губы в неискренней улыбке. – Вот так.
– Да что-то настроения нет, – бормочу, присматриваясь к нему.
– Мне погано от того, что ты украдкой
– Я не…
– На мать в свое время насмотрелся, Саш. Ученый. – Снова опускаю глаза и вяло пожимаю плечами. – Иди сюда, – обнимает одной рукой за спину и притягивает к себе, второй поглаживая по голове. – Хочешь плакать, плачь в меня. Я виноват, мне и отдуваться.
– Хочешь, чтобы улыбалась? – проговариваю задумчиво.
– Хочу.
– Сбрей бороду.
Родион прыскает и тянет через сдавленный смех:
– Окей. Но ты понятия не имеешь, на что подписалась, девочка.
Глава 31
Выходить не в свою смену – плохая идея. Но узнаю я об этом не сразу. Поначалу вроде ничего, если не брать в расчет, что вторая девочка на баре поздоровалась со мной сквозь зубы. Можно понять, чаевые теперь делить и на меня. И принялась я, значит, отбивать свою долю, виртуозно жонглируя бутылками. Что сказать, люблю это дело: смотрится прикольно и самой нескучно. Но девушка отчего-то смирила меня презрительным взглядом, а когда нарочно толкнула, я поняла, что дружбы не выйдет.
С официантками тоже не задалось. Одна засмотрелась на меня, возвращаясь с подносом, споткнулась и растянулась на полу, побив кучу стаканов, а обвинила в своей неудаче почему-то меня. Остальные ее поддержали.
К двенадцати атмосфера в недружном женском коллективе накалилась настолько, что внезапное появление у бара Дани я сочла благом.
– Привет, солнце, – приветствует ласково и садится на высокий барный стул, пристраивая руки на стойке.
– Что будете пить? – пытаюсь держаться в рамках и не афишировать наше близкое знакомство.
– Ты знаешь, – отзывается, когда я подхожу.
– Все в порядке? – спрашиваю тихо, мешая на стойке рядом с ним «Три мудреца».
– Не знаю. Наверное, да, – слабо пожимает плечами. – С отцом разговаривал. Сказал, хочу развестись. Заебало. И что, если он возражает, свою волю может обозначить в завещании. А он знаешь, что сказал? – хмыкает и смотрит на меня со смесью радости и злости. Странное сочетание, наливать ему как-то враз перехотелось: совсем колпак уедет.
– Нет, откуда, – отвечаю и отвлекаюсь на свое маленькое представление.
– Сказал, закажет шлюх и шампанского. Праздник у него, у сына яйца появились.
Чуть не роняю бутылку и замираю, переводя взгляд на Борисова.
– То есть… – мямлю и облизываю губы.
– Похуй ему на мой брак, – подтверждает насмешливо. – На Марину, на ее гребаное приданое, на бизнес ее семьи и вообще на все. Тебе пламенный передавал. Уебок.
– Зачем тогда? – бормочу и ставлю бутылку, почему-то ставшую невыносимо тяжелой.
– А типа блядуешь, так хоть с пользой для дела, – хмыкает злобно. – И никаких откатов ему не надо за то, что в первый бар вложил, процентов, которыми грозил, партнерства. Не вперлось даже числиться инвестором. И контракты с его поставщиками не обрубит. Вообще ничего не сделает. Моя жизнь – это, оказывается, все же мое дело. А то, что он с пеной у рта мне годами вбивал – это так, воспитательный момент. Всю жизнь сломал, падла.