Падающий дождь

Горчаков Овидий Александрович

Неужели слоны? Слонов в Южном Вьетнаме он видел — точно во времена Ганнибала, «красные береты» патрулировали джунгли на боевых слонах.

С кем повстречались они на реке? Еще один непонятный эпизод в этом кошмаре…

Грант решил вести группу до первой излучины вдоль берега безымянной реки. Часть пути — там, где джунгли сомкнулись тоннелем над рекой, — пришлось преодолевать по воде. Там было сыро, еще курился туман. В зеленом полумраке роились москиты, на верхних этажах джунглей верещали обезьяны, и птицы

гомонили, словно в зоологическом саду. Гадливо поморщившись, Грант раздавил на шее огромного мохнатого паука.

Только через час выбрались на берег, как черти перемазанные илом.

Вот и излучина! Опушка леса у излучины реки не подходила вплотную к берегу. Здесь вполне мог сесть вертолет. Не было не только противовертолетных кольев, но и вообще никаких следов человека.

Ночная темень, густея на глазах, быстро затопляла бамбуковую рощу.

Грант достал свою люминесцентную нейлоновую карту, сориентировался по излучине, определил координаты. Взяв синий пастельный карандаш, пометил на прозрачном ацетате, покрывающем карту, место последней стоянки команды А-345.

Да, эта стоянка последняя. Вода теперь есть, но пищи нет вовсе. Если эксфильтрация не удастся, Грант твердо решил слизнуть с тыла ладони «родинку» с цианистым калием — этот последний подарок ЦРУ, будь оно проклято!

Радиограмму, которую составил Грант, можно было уложить в три буквы: SOS!

Наверное, они никогда так не волновались, как в те минуты, когда радист Мэтьюз включал радиостанцию.

Они и в самом деле были на волоске от гибели: слабым желтым светом вспыхнула индикаторная лампочка, но стрелка вольтметра застыла как раз на границе красной и черной черты. Напряжения батарей едва хватило для передачи радиограммы.

Мэтьюз дрожащей рукой отстучал радиограмму с просьбой о немедленной эксфильтрации группы той же ночью, с указанием точных координатов посадочной площадки и световых сигналов приема вертолета.

Инфракрасный прожектор им давно пришлось бросить. Поэтому Грант радировал, что будет сигналить электрофонариками.

«Слышу вас очень плохо, — сообщил радист на «материке», — всего на три балла».

Теперь, когда радиограмма была передана, Грант со страхом подумал: какова будет реакция штаба?

Лежа на опушке бамбуковой рощи, они считали минуты, с нетерпением ожидая ответа Фолькстаада.

Грант подозвал к себе Клифа, тихо сказал ему:

— Старик! Еще неизвестно, как все обернется. Я хочу, чтобы ты знал: меня все время мучило чувство вины перед тобой и другими ребятами.

— Поцелуй меня знаешь куда, — со злостью сказал Клиф.

Грант облизнул растрескавшиеся губы, соленые от пота и крови.

— Понимаешь, я вряд ли согласился бы полететь в это пекло, если бы не получил отставку от Шарлин. Она вернула мне кольцо, когда узнала, что творят наши «зеленые береты» во Вьетнаме, и даже написала, что выходит замуж за какого-то «мирника».

— Годдэм ит ту хэлл! — пробурчал Клиф, отпивая воды из фляжки.

А Гранту, глядевшему через реку на стену джунглей, вдруг показалось, будто не было и нет нигде никакой Шарлин, нет Америки, нет Фолькстаада с его штабом, а есть только джунгли, покрывающие всю планету. Ему захотелось непременно ухватиться за мысль о Шарлин, об Америке, о Фолькстааде, чтобы увериться в их существовании и вновь обрести надежду на возвращение в свой мир.

— А тебе не кажется, что она поступила правильно, Клиф?

— Мне кажется, что уже завтра я напьюсь, как лорд. А не даст господь, плевать мне на все твои душевные переливы! — Он зевнул. — Так что побереги исповедь до встречи с капелланом или господом богом!

Мак наклонился к Мэтьюзу:

— Послушай, Дон! Кажется, наши офицеры вытащат нас отсюда, а? О чем это они там шепчутся? Ведь недаром они втрое больше нас получают, а?

— Больше всех получает Линдон Джонсон, а именно он втравил нас в эту историю.

Все замолчали. То один, то другой подносил к глазам светящийся циферблат часов.

Часы еще тикали, а на автоматы было страшно смотреть. И щелочь, и оружейное масло — все осталось у Джека Уилларда.

— Эй, Дон! — кинул Клиф радисту. — Разворачивай музыку! Может, его честь уже вынес приговор?

Дон Мэтьюз хранил презрительное молчание.

За него ответил Грант:

— Еще слишком рано! Надо экономить батареи! Пойми! Наша жизнь зависит от каких-нибудь нескольких вольт!..

Боже мой! С кем он откровенничал, кому решил исповедоваться, кому плакал в жилетку! Но не с аллигаторами же говорить по душам…

На него нахлынуло чувство такого невыносимого одиночества, какого он еще никогда не знал.

Через два часа нестерпимо томительного ожидания Мэтьюз вышел в эфир.

«Слышу вас еще хуже», — простучал его корреспондент на радиоузле ЮСАСФВ.

Мэтьюз занялся лихорадочной расшифровкой. Грант светил электрофонариком. И в нем сели батарейки. Луч тусклый, желтый.

Грант, Клиф, Мак — все они молча следили за расшифровкой. Четверка «красных беретов» дышала им в затылок.

«А-345! МУЖАЙТЕСЬ! УВЕРЕН, ЧТО ВЫ ПРЕОДОЛЕЕТЕ ВРЕМЕННЫЕ ТРУДНОСТИ! ОКАЖЕМ ЛЮБУЮ ПОМОЩЬ! ВАШЕ ПРИСУТСТВИЕ ТАМ В ЭТИ ТРУДНЫЕ ДНИ НЕОБХОДИМО РАДИ ВЫСШИХ ИНТЕРЕСОВ НАЦИИ! ПРОДЕРЖИТЕСЬ ДО ДОЖДЕЙ! ВСЕ ВЫ ПРЕДСТАВЛЕНЫ К НАГРАДЕ! ВЫ СТАНЕТЕ ЖИВОЙ ЛЕГЕНДОЙ! БОРИТЕСЬ И НЕ ДРАМАТИЗИРУЙТЕ ПОЛОЖЕНИЕ! ФОЛЬКСТААД».

— «Не драматизируйте положение!» — навзрыд простонал Клиф. Голос его окреп. — Сволочь! Ублюдок! Дон, радируй этому недоноску и скажи ему, что мы все сдадимся в плен Вьетконгу и расскажем всему миру, какой безмозглый клинический идиот этот полковник Фолькстаад!

Грант составил новую радиограмму.

«Мы находимся на краю гибели, — писал он, — сделать мы уже ничего не можем, но не дайте погибнуть многими жертвами оплаченному опыту. Нам есть что рассказать…»

Все это звучало совсем не по-уставному. Но Гранту было не до стиля.