Падение Аккона
Шрифт:
В углу разрушенного здания на грязной, дырявой циновке сидели три странные фигуры в рваной одежде. У бедра каждого из этой троицы торчал нож. Перед ними горел костёр, окружённый булыжниками. Эти булыжники покрывал плоский камень. За ними, в углу, в котором сходились остатки стен, лежали грязные узлы и покрывала. Один из мужчин заглатывал мякоть пузатой дыни, двое других поедали лепёшку. Рядом с незнакомцами стояла бадья с торчавшей из неё ручкой ковша. Маленькая глиняная лампа покоилась на основании рухнувшей колонны и освещала угол.
— Кто вы такие? — спросил Тарик.
— Хороший вопрос. Но мы хотели бы, чтобы и ты на него ответил, незнакомец, — сказал человек с гнусавым голосом, кладя на ладонь кусок лепёшки.
Это был весьма сильный, хотя и приземистый араб, телосложение которого странно противоречило его необычно маленькому личику с острыми чертами. Его глаза располагались совсем близко один к другому. Короткий и острый нос незнакомца резко выдавался вперёд, а подбородок незаметно переходил в длинную шею. Массивный тюрбан, сделанный из бесчисленных обрывков пёстрой ткани, казался башней, которой рано или поздно суждено было раздавить его маленькую голову. Верхнее одеяние незнакомца состояло из поношенного кафтана в черно-белую полоску. У него за поясом был длинный кинжал, и спрятан он был в ножны с сильно изогнутым острым концом, чёрную кожу которых покрывал тонкий орнамент кованого серебра. Рукоятка кинжала из черного эбенового дерева имела набалдашник в виде искусно вырезанной головы льва.
— Но, поскольку законы гостеприимства для нас святы, представиться первыми можем и мы, — продолжил человек. — Меня зовут Маслама Башар. Но знающие люди предпочитают назвать меня Маслама эль-Фар. И не спрашивай почему!
Его лицо расплылось в широкой улыбке — уж он-то знал, как приклеилось к нему это нелестное прозвище.
«Маслама — значит „крыса“» — подумал Тарик. Удивительно подходящее имя для человека с таким лицом! И, вероятно, свою кличку он получил не только благодаря внешности…
Маслама эль-Фар указал на человека, который догрызал корку дыни — небольшого, узкогрудого мужчину с чрезвычайно крупными руками. Под одеждой на его спине выступал горб.
— А это мой старый друг Али Омар, который отзывается также на имя Али аль-Табба. Никто не играет на барабане так хорошо, как он.
Али обнажил последние зубы и щёлкнул пальцами по коже лежавшего рядом с ним маленького глиняного барабана, сужавшегося, подобно амфоре.
— Правда, за моё искусство мы почти ничего не получаем, — сказал он.
— Не пожелай того, что Господь даровал другому. Слово пророка, — встрял в разговор третий человек — тощий, с костистым чахоточным лицом. Даже под лохмотьями, которые он носил, можно было пересчитать его ребра. И редкие волосы, и брови этого человека имели белый цвет.
— А этот, говорящий словами пророка, — Захир Намус, — представил Маслама третьего. В голосе его прозвучала снисходительная насмешка. — Бедняга слишком долго бродил по стране вместе с другими дервишами [28] , но легче ему от этого не стало. Среди нищих плясунов Каир не знает равного нашему бестолковому Захиру.
28
Члены исламского (нищенского) ордена мистической ориентации, которые доводили себя до близких к трансу состояний с помощью музыки, завывающего пения и религиозно-экстатических танцев.
— Своим уродством он может напугать целую деревню чертей, — ухмыльнулся Али аль-Табба. — Он из тех, кто ест чечевицу, портит воздух и при этом говорит о Божественных делах!
Захир поднял руку и грозно протянул палец в сторону Али Омара:
— Лицемеры будут обречены на глубочайшие глубины ада, и ты не найдешь помощника. Слово пророка!
— Иншалла! Теперь успокойся, Захир! — невозмутимо сказал Маслама и обратился к Тарику: — Ну а сейчас твоя очередь!
Тарик не видел для себя опасности в том, что он назовётся своим настоящим именем, хотя его собеседники и не вызывали доверия к себе. Но эмир не знал, как его зовут на самом деле. Если бродяги вообще слышали о пленном тамплиере, убежавшем от него в гавани, они могли знать только имя Ибрагим. К тому же на их языке он говорил так же, как и они сами. Никогда им в голову не могло бы прийти, что он — крестоносец и неверный.
— А что ты искал в тростнике, Тарик? — спросил Маслама, пристально глядя на него.
Для того чтобы придумать благовидный предлог, времени у Тарика было немного. Внезапно ему в голову пришла мысль:
— В пути я так устал от жары, что решил во что бы то ни стало искупаться, хотя уже начинало темнеть. Течение подхватило меня и унесло вниз. Это было глупо с моей стороны. Когда стало по-настоящему темно, я уже не мог найти место, на котором оставил мешок с верхней одеждой, обувью, ножом и другими пожитками. Мешок мог упасть со склона в заросли тростника. Я искал его как одержимый, но напрасно. Я совсем обессилел и выбрался на берег, и тут меня ударили по голове. Один Всевышний ведает, кто угостил меня дубиной.
— Да, да, такова жизнь, — с притворным сочувствием сказал барабанщик Али Омар. — Мир теперь состоит из двух дней: один день за тебя, а другой — против.
— Знаю, — сухо произнёс Тарик, который без труда мог поддержать беседу, приправленную восточными мудростями. — В сладость мира подмешан горчайший яд.
Маслама обстоятельно откашлялся и снова принялся за лепёшку.
— Когда на улице темно, приходится быть настороже. Здесь шныряет много всякого сброда, — заключил он. — Радуйся тому, что разбойник, ударивший тебя по голове, убежал, потому что увидел Али. Тот вышел на берег, чтобы собрать хворост. Конечно, мы тут же подобрали тебя и принесли сюда.
Али важно кивнул.
— Больших трудов стоило нам вернуть тебя к жизни, пророк тому свидетель! — подтвердил он. Тарику показалось, что Али с трудом сдерживал смех.
— А сейчас поешь! Ты, должно быть, голоден. — Маслама бросил Тарику кусок лепёшки. — Воду можешь взять из бадьи. День не побаловал нас, поэтому тут, на развалинах бывшей мечети, мы можем предложить тебе немного. Но то, что имеем, мы охотно разделим с тобой. Если хочешь, возьми немного инжира и пару фиников.