Падение Аккона
Шрифт:
— Ты прочитал мои заветные мысли, Герольт! — подхватил Морис. — Но открытое поле битвы, на котором каждый способен показать мечом и копьём, каков он в действительности воин, мне в десять раз милее, чем многодневное выжидание: когда же мамелюкам удастся пробить стену!
Тарик согласился с ним:
— Да, мы должны вспомнить о своих рыцарских добродетелях и вступить с ними в бой, вместо того чтобы ждать нападения! А если другие ордена к этому не готовы, мы, тамплиеры, должны показать им, что такое мужество и презрение к смерти при виде бесчисленных вражеских орд!
Когда три рыцаря вышли из греческой таверны и направились к цитадели
10
Этой ночью Аккон выглядел очень обманчиво для мамелюков. Ничто не должно было предупредить врагов и дать им хотя бы намёк на то, что в третьем часу пополуночи начнётся вылазка из города. Крепостные стены патрулировало обычное количество караульных. И на узкой, шириной в сорок шагов, полосе между внешней и внутренней стенами, между городским замком на восточной стороне и воротами Святого Лазаря на западной также горело факелов не больше обычного.
Однако свет факелов падал на почти четыре сотни рыцарей-тамплиеров, готовых к ближнему бою, на их боевых коней, покрытых броней, на лёгкую конницу — примерно такое же число туркополей и сержантов. Вспомогательные отряды состояли в основном из лучников. Этой ночью их колчаны были заполнены не теми ужасными стрелами, железные наконечники которых без труда пронзали вражеские доспехи. Две сотни туркополей должны были выпустить огненные стрелы, на которые была намотана пропитанная смолой пакля. Другие приторочили к сёдлам своих коней короба, в которых лежали маленькие глиняные горшки с греческим огнем.
Рыцари и туземцы из вспомогательных отрядов отдыхали до утренней мессы, стараясь по возможности выспаться — опытным воинам-монахам это обычно удавалось. После короткого богослужения они прикрыли бока и шеи своих лошадей защитными доспехами, надели на себя лёгкое снаряжение, опоясались мечами, взяли копья и щиты и в строгом порядке, по возможности беззвучно, начали выходить для сбора на маршевой полосе между стенами.
Теперь отряд, собравшийся атаковать лагерь сирийцев из Хамата за стеной, был готов к бою. Великий магистр тамплиеров, всегда принимавший участие в боях, и на этот раз собрался лично повести своих рыцарей в бой.
Гийом де Боже, человек внушительного вида, с седой окладистой бородой, стоял у ворот перед тесным полукругом своего отряда. Тут же оруженосец великого магистра держал под уздцы его черного мерина. Великий магистр обменивался последними фразами со своим маршалом Годфруа де Вендаком и младшими командирами. Справа от маршала на коне сидел тамплиер, удостоившийся чести нести в бою копье с босеаном — знаменем ордена, верхняя часть которого была сделана из чёрной ткани, а нижняя — из белой. Если знаменосец погибал, копье с босеаном тут же подхватывал другой рыцарь, — и он должен был защищать знамя даже ценой собственной жизни. Честь воинов-монахов требовала, чтобы босеан всегда развевался над головами братьев по ордену. Если флаг во время сражения попадал к врагу, это считалось величайшим позором.
Морис и Герольт после построения оказались рядом. В таком порядке им предстояло идти в бой. Тарику тоже удалось стать крайним на левом фланге своего эскадрона, так что они хорошо видели друг друга и при случае могли прийти друг другу на помощь. После того как они подружились, было хорошо находиться рядом в предстоящем сражении. Ведь место, которое по приказу своего командира занимал рыцарь в боевом порядке, ни при каких обстоятельствах нельзя было менять. На этом железном законе замкнутого строя была основана чудовищная ударная сила рыцарской конницы — как, впрочем, и сопровождавшей её лёгкой конницы и пехоты.
Герольт видел, как Тарик разговаривает с тамплиером-гигантом, похожим на викинга из легенд. Этому рыцарю с фигурой медведя было, кажется, уже под тридцать. Его правый глаз был скрыт под измятым железным колпаком, который удерживал кожаный, прошитый серебряными нитями ремень. Белый шрам пересекал его лицо ото лба до квадратного подбородка. Передняя часть его головы, из-за шрама походившая на разрубленный шар, была чисто выбрита. А рыжие, густые волосы на затылке были заплетены в косу. Коса была оплетена тонким кожаным ремешком, прошитым, как и ремень наглазной повязки, серебряными нитями, и походила на шпору, торчавшую за затылком. Шлем, который воин держал под рукой, допускал прекрасный обзор, даже несмотря на широкую полосу, прикрывавшую нос, а на задней части он имел специальную выемку, через которую можно было выпустить остаток косы.
Герольта удивило то, что странный одноглазый тамплиер позволяет себе такие вольности с косой — ведь в обычных случаях начальство требовало строжайшего соблюдения устава ордена.
— Ты не знаешь, с кем это там разговаривает Тарик? — шёпотом спросил он Мориса.
Морис проследил за его взглядом и тихо засмеялся.
— Да, страшновато выглядит этот парень, не правда ли? Девиз тамплиеров будто именно о нем и говорит: «Свиреп, как лев, для наших врагов и кроток, как ягнёнок, с нашими друзьями!» Если не ошибаюсь, его зовут Мак-Айвор Коннелли. Горец из Северной Шотландии, который не боится ни смерти, ни черта. Это значит, что никто из носящих двуручный меч не умеет рубить им лучше Мак-Айвора.
Только сейчас Герольт заметил необычно широкий меч, висевший на седле шотландца. Страшное оружие могло принадлежать лишь очень сильному рыцарю, способному махать им достаточно долго.
Тихий ропот пронёсся по рядам воинов-монахов, и воцарилось напряжённое молчание, когда великий магистр сел в седло и обратился к тамплиерам.
— Господа рыцари, сержанты и туркополи! — торжественно произнёс он. — Снова для нашего ордена пробил час испытания. Я уверен в том, что мы пройдём сражение с храбростью, которая нас отличает и которая создала нашу славу. Не буду многословен, братья! Все мы знаем, что наше положение серьёзно, что очень многое зависит от атаки на лагерь сирийцев из Хамата, которую мы сейчас начнём. От этого зависит будущее не только Аккона, но и всего христианства!
Серьёзны и решительны были лица людей, смотревших на великого магистра. Не было среди них рыцаря, который не горел бы желанием перенести сражение с мамелюками на открытое поле. Забыты были недовольство и раздражение, которые вызывала неспособность соперничающих магистров двух других орденов совершить атаку на неверных вместе с тамплиерами или хотя бы порознь. Но тамплиеры не ждали, когда другие проложат им путь к победе. Именно им суждено было решиться на, казалось, невозможное и принести в жертву свои жизни.