Падение "ангелов"
Шрифт:
— Господин Канцлер, причинами восстания стала недостаточная надзорная деятельность со стороны Рейха. Предоставление Балканам автономии было ошибкой, так как игра в протофедерализм в условиях окружённости врагами и недостаточной морали граждан может привести к развалу страны.
— Стоп, — оборвал Канцлер инспектора. — Хорошо, сформулируйте это в официальном отчёте, который пуская предоставит ваш Генеральный Инспектор. Я к вам зашёл за тем, чтобы попросит вас, как человека, участвовавшего с сборе данных ещё до начала войны придать им… особой остроты, дать мысль, что свобода для регионов стала ярмом с которой они не справляются.
— Да, господин император, — инспектор пытается не смотреть в глаза Канцлеру, всё время уводя взгляд от его пронзительного взора. — Мне нужно сейчас собрать моих оперативников, чтобы разобрать с ними ситуацию вокруг расследования пропажи средств из банков Рейха накануне восстания.
— Хорошо, — поднялся Канцлер и все вместе с ним. — Мы удалимся на балкон, если вы не против; император сделал шаг в сторону небольшой белой дверцы, пока в кабинет заходили люди, которых Данте не видел.
Уходя на балкон, Данте слышал, как инспектор раздаёт приказы в своих полномочиях:
— Мне нужны данные на генеральных директоров и учредителей банковских организаций, не являющихся государственными. Соберите всё о них и пробейте, кто мог бы быть заинтересован в восстании. С них мы начнём в первую очередь.
Данте, на мгновение обернувшись, увидел людей, одетых почти так же, как и охранников повелителя, которые смотрят на экран, с которого инспектор демонстрирует возможную схему, как Фемистокл сначала подкупил учредителей банков, их работников и потом парализовал медленно финансовую систему на территории Балкан, а затем вывел все средства со счетов и взломал ячейки с накоплениями.
— Мне нужно собрать так же все сведения, которые касались бы возможностью связи между этими лицами и другими странами ближнего востока. Я готов предположить, что Фемистокл использовал деньги Империи, чтобы оплатить помощь союзников.
Данте и канцлер вышли на балкон, который оказался простым, бетонным продолжением строения. Валерон почувствовал, как его лицо слегка обдувается ветром, как свежесть вечера была приятой, если бы эмоции дали о себе в нём знать.
— Данте.
— Да, господин Канцлер, — поднял голову Валерон.
— Ты видел, к чему всё привел недостаточный контроль, но всё же, я знаю, что можно дать немного свободы тем, кто ею сможет мудро распорядиться, — Канцлер не смотря на Данте продолжает говорить, а взгляд его блуждает среди домов. — Всё меняется, сын, ещё семьдесят лет назад мир лежал в руинах, ещё не так давно от Лиссабона до Владивостока горели кострища бесконечных воин, в сотни, если не тысячи группировок боролись за власть, государства рассыпались или возникали одно за другим. Но знай, пришёл новый порядок, и я всё отдам, чтобы он сохранился, чтобы старые догмы того, морально-распущенного мира сгорели в огне.
— А как же Либеральная Капиталистическая Республика и Директория Коммун? Они явно не поддержат ваших идей.
— Это так, они пока служат нашей общей цели — поддержание континентального порядка, но знай, и их время придёт, — зловеще говорит Канцлер и холодный порывистый ветер подхватил его волосы, словно бы в так всё крепнущему голосу. — Придёт время, и Господь сокрушит их мышцей своей, а их земли станут нашими. Польша и Россия нас в этом поддержат.
— У вас есть какой-то план?
— Данте, я хочу объединить все оставшиеся ордена в один, хочу создать не просто государственную службу или министерство, а тех, кто будет стоять вне системы, тех, кто будет выше закона ради великой цели. Они станут самыми лучшими среди всех, преданными не просто государю, но великой цели порядка и стабильности. Железная воля, броня веры и клинок холодного расчёта станут их орудиями, у них не будет пороков, а верность их станет непререкаема. Они станут теми, кто даже пойдёт против Рейха, если тот встанет на путь ложный и гибельный, — голос Канцлера не дрожал, его холодное сердце выдаёт только мерный крепкий голос. — Я хочу, чтобы ты — Данте, возглавил то, что станет единым орденом. Ты пошёл в огонь войны ради своих идеалов, да и кто другой сможет взять на себя такую роль? Практически все офицеры орденов мертвы, а выжившие на реабилитации и только ты в строю. Решайся Данте, но знай, что твоя история может повториться с кем угодно, ибо у государства, в котором на душах людей шрамы прошлого, может появится не один внутренний враг.
Данте пустился в короткие размышления, но внутреннего конфликта нет, ибо он полностью согласен с Канцлером, с его идеей всеобщего подчинения. И пусть, что скажут — Рейх оплот нового тоталитаризма, что новый Рейх, это тюрьма и «большой брат». Ради новой стабильности, нового европейского порядка, ради того, чтобы не случилось больше ничьего горя, он соглашается, чувствуя, как в его душе какой-то осколок больно «ткнул в сердце».
— Хорошо, — хладно соглашается Данте. — Я с вами до конца.
— Прибудь через неделю в мою крепость у Альп, там на Государственный Конгресс соберутся все представители Департаментов Власти[9] страны для подписания всех новых документов. Подпишем и Пакт «слезы и крови», — хладно произнёс Канцлер. — А теперь уходим отсюда. Нас ждёт новый Рейх.
В памяти Валерона внезапно возникли обрывистые фрагменты, осколки воспоминаний, того, что происходило после того, как ему вкололи транквилизатор, и он утонул в «приливе льда». Сначала он предстал перед теми, с кем воевал — Комаров, О’Прайс и Вергилий, но предстал он для них, как призрак, лишённый эмоций, тень прежнего Данте. Им повезло выжить, ибо их теснили уже в тот момент, когда Греческая Конфедерация сдалась. А если она пала, но тем более её союзникам болью нечего делать и они, свернув всё своё воинство, двинулись прочь от территорий Империи. Они встретились там, на улице, и впервые он смотрел на них без надежды, без радости… как на статуи.
«Я сделал всё, что мог», — начал с повинностью О’Прайс. В ответ Данте подтвердил железное намерение выполнить своё обещание и попрощавшись, они расстались. Вот так вот… без всяких долгих разговоров и прощаний, стараясь как можно закрыть книгу этого конфликта. Только Комаров высказал надежду на то, что они скоро встретятся.
А в самом конце, когда он ехал через полевые лазареты, то встретился с той, которая смогла переломить ход войны и была оправдана военным трибуналом — Элизабет. Он помнил из своей прошлой жизни, что Сериль с ней конфликтовала, из докладов знал, что эта девушка стала предательницей, а теперь он, капитан, склонившись над её израненным телом, сверлил пристальным взглядом. Почему она предала новую родину? — спрашивал себя Данте, но ответа не находил. Они ведь столько провели времени в конфликтах с Сериль, а теперь она заступилась за то, что было дорого его жене.
Оторвавшись от воспоминаний и заметив себя идущим по коридорам, Данте задумался. Греческая Конфедерация просуществовала чуть больше четырёх дней, создала форсированными темпами новую власть, но жертвами этого безумного мятежа стало больше миллиона человек. Сам Фемистокл сделал её такой. И ради чего?
Для Данте, ответ был очевиден.
Эпилог и Примечание
Эпилог
Спустя три дня. Дворец Канцлера. Рим.