Падение царского режима. Том 5
Шрифт:
Председатель. — Не припомните вашей записки по поводу работ Думы созыва 16 мая — 20 июня, в которой вы высказываетесь весьма отрицательно к этим работам, а совсем не благожелательно, как вы это сейчас утверждаете?
Штюрмер. — Да, к отдельным вопросам. Может быть, вы мне напомните.
Председатель. — Вы помните вот эту вашу записку? (Показывает записку.) Просмотрите. (Передает записку Штюрмеру.)
Штюрмер. — (Посматривает.) У меня катаракт.
Председатель. —
Штюрмер. — Изволите видеть, я вспомнил сейчас, этот вопрос поставил мне Трепов. Он прочел и спросил: «Кто составляет эти записки?» Я ему ответил: «Я».
Председатель. — А на самом деле кто их составлял?
Штюрмер. — Я и составлял.
Председатель. — А не Гурлянд вам составлял? Я потому спросил вас, что вам такой же вопрос задавался и вы ответили, что вы. Так что я думал, может быть, не вы.
Штюрмер. — Гурлянд? Теперь не помню. Может быть, составлял.
Председатель. — 7 июня. Нет, не об этой записке.
Штюрмер. — А после первого января, когда был вопрос о том, что должны быть прекращены заседания Думы или нет.
Председатель. — Что же ему понравилось? Сказал, что это хорошо?
Штюрмер. — Не знаю, может быть, дурно, может быть, не согласен был.
Председатель. — Скажите, а Гурлянд не составлял для вас записки, проектов и т. д.?
Штюрмер. — Нет. По отношению к Государственной Думе?
Председатель. — По отношению к Государственной Думе на имя царя.
Штюрмер. — Нет, ни по отношению к Государственной Думе, ни по отношению царя. Гурлянд у меня бывал так.
Председатель. — Я продолжаю оглашать эту записку (читает). Видите, не только не благожелательное отношение к работам Думы, но вы вообще считаете, что совокупность этих законопроектов, которых требовала страна и которые выдвигала Государственная Дума, — что они поставили бы страну в положение совершенно безвыходное.
Штюрмер. — Да.
Председатель. — Так что вы видите, что здесь совершенно не благожелательное отношение с вашей стороны.
Штюрмер. — Это мой взгляд, конечно, с точки зрения государственной; тому течению, которое теперь взяло верх, мое мнение было противоположно.
Председатель. — Значит, вы резко разошлись с работой Думы?
Штюрмер. — Течение моей мысли было иное.
Председатель. — У вас была такая надежда, что пусть себе Дума делает, что ей угодно, но что
Штюрмер. — Да, да.
Председатель. — Так что вы выступаете не только против Думы, но и против государственного совета.
Штюрмер. — Против данных идей и против данных теорий, которые разделяются.
Председатель. — Но ведь эти теории в совокупности составляли и Государственную Думу того момента. Стало быть, вы выступали — решительно против всех главнейших идей Думы, вы выступали, тем самым, против Государственной Думы в целом.
Штюрмер. — Я говорил мое мнение, что я не сочувствую и вижу опасность, что в государственном совете это найдет подтверждение. Тем более я считал это невозможным.
Председатель. — Не найдет подтверждения.
Штюрмер. — Конечно, найдет.
Председатель. — Вот, вы здесь указываете, что государственный совет может перейти на сторону Думы.
Штюрмер. — Да, да.
Председатель. — Скажите, пожалуйста, как вы могли себе представить, что вы один и с некоторыми другими, опираясь на ничтожную кучку сочувствующих, вы идете против Думы, против государственного совета и в эту борьбу вы вовлекаете и главу монархической власти, и династию, и все? Почему вам не приходила в голову мысль, что неправ ни прогрессивный блок, который объединял большинство Думы, и ни государственный совет, который склонен был присоединиться, а неправы вы с вашей кучкой?
Штюрмер. — И очень может быть, я был неправ, но что делать! Таково было мое мнение. И я должен был делать то, что я считал правильным. Может быть, это было ошибочно, доказывает мою недальновидность и прочее. Но я должен был доложить монарху, довести до его сведения.
Председатель. — Это было ваше мнение. Но вы не ставили пред собою вопроса, что в таком случае, когда председатель совета министров идет против мнения всей страны, должна не страна уйти, ибо без нее не может существовать государство, а должен уйти председатель совета министров?
Штюрмер. — Если бы государь сказал, что «с вами несогласен», то я в тот же день подал бы в отставку.
Председатель. — Значит, вы считали, что имеете право тянуть даря на сторону своей кучки против всей России?
Штюрмер. — Нет, не на сторону своей кучки. А я обязан был ему сказать по долгу совести и присяги то, что я исповедывал, — что угрожает самодержавию, об охране которого я приносил присягу.
Председатель. — Вы продолжаете и теперь думать, что ваша точка зрения охраняла самодержавие, а не погубила самодержавие?