Падение драконов
Шрифт:
— Пру?
Ее белое мраморное лицо отразилось в зеркале.
— Принуждение, — сказала она. — Шедевральное.
Мгновенное озарение подсказало Габриэлю, что Некромант, который раньше был могущественным магистром, владеет не только неземными силами одайн, но и человеческим, герметическим искусством.
— Ты не можешь просто принять мою капитуляцию? — спросила тварь.
— Змей! — сказал Том Лаклан. — Не верь ему!
Безжалостный, как
Лошадь и всадник вздрогнули.
— Это очень мощное оружие, — сказал голос. — Я думал, что знаю, где все они. Погодите! Кто это сделал? Кто твой хозяин?
Габриэль посмотрел на Тома, а затем на герольда, слегка осадил Ателия и поднялся в стременах, глядя на лес внизу, где ждали умброты.
— Я не вижу способа принять твою капитуляцию, а затем довериться тебе или работать с тобой. Я не знаю, как сковать тебя и как тебя не бояться, чтобы оставить тебя… в живых, — он вздохнул, — если можно так сказать.
— Мы этого боялись. — Лошадь герольда отступила на несколько шагов, но не как настоящая лошадь — она не переносила вес на разные ноги. — Действие есть последствие. Но, человек, я — собрание. Я не похож на теневой огонь и на Эша, и воля — мой закоренелый враг. Вы уничтожили моего ручного дракона и поглотили моих марионеток. Я мог склониться перед вами, чтобы выжить.
— Ты пытался украсть мой разум, — ответил Габриэль.
— Мы не единое целое! Нас много, и возникает дисгармония.
— Он снова творит заклинание, — сказал Морган Мортирмир, внезапно появившийся во Дворце воспоминаний Габриэля.
Габриэль поднял щит.
Хор Некроманта родил ветер. Корнями он уходил в искусство одайн, но был в значительной степени усилен ars magika. Заклинание было мощное и масштабное, в нем использовались золото, зеленый и темнейший черный цвет. Изяществом оно напоминало великолепные заклинания Аль-Рашиди.
Габриэль был ошеломлен. Но остатки волны страха встали на пути заклинания, как древняя скала, разделяющая реку на два рукава. Страха у Габриэля было много, и он сосредоточился на нем.
Жуткое заклинание, подчиняющее разум, обрушилось на щиты Габриэля, а затем ударило по Моргану. Оно разлилось, как вода, встретив плотину, но будь эта плотина даже не из веток, а из крепкого камня, она все равно оставалась непрочной, и темные воды поднялись. Заклинание потекло, как вода по скале. И страха Габриэля не хватало, чтобы остановить надвигающийся потоп. Целили только в него…
В момент ужаса, почти разрушившего всякое сосредоточение, он понял, что не один, что рядом с ним стоит Том Лаклан. В эфире доспехи Тома сияли, как солнце, а печати мастера Петрарки горели, как добела раскаленный металл.
Габриэль положился на чутье и в реальности вонзил шпоры Ателию в бока. Правая рука легла на рукоять длинного меча, Ателий врезался в лошадь герольда, и, когда та начала падать, меч Габриэля вылетел из ножен, разминувшись с левым ухом Ателия на волосок, пронесся над головой боевого коня и врезался немертвому под подбородок, разрубил по диагонали череп падающей твари, пройдя через левый глаз и левый висок.
Жуткое давление на разум исчезло, будто закрылась дверь.
— Срань господня, — выругался Том.
Мортирмир не стал оценивать обстановку. Он сотворил встречное заклинание — то самое, которое они использовали вместе всего несколько дней назад, и крошечные искры света слетели с его пальцев, похожие на светящихся пчел.
Их поглотила тьма на севере.
— Черт, — сказал Морган. — Так не должно быть.
— Бежим, — велел Габриэль Тому, и они развернули коней. По долине катилась настоящая волна диких животных, тысячи и десятки тысяч оленей, волков, собак, овец, волов… Полуистлевшие трупы и недавно захваченные… на бегу они давили друг друга.
Строй натягивал луки.
— Немертвые животные! — крикнул Габриэль.
Плохиш Том выбрал правильное место, и волне тварей пришлось миновать двести шагов подсохшей грязи, чтобы дойти до окопов.
Первый фальконет выкатился вперед. Дуло его торчало всего в двух футах над землей. Он выстрелил над головами.
Облако металлического лома рухнуло в центр звериной толпы. Второй фальконет встал между габионами и тоже выстрелил, дернув стволом, как лающая собака головой.
Атака немертвых животных продолжалась почти в полной тишине. Нарушали ее приказы Калли лучникам отряда, приказы графа Зака своим вардариотам и приказы Эдварда гильдейским.
Гильдейские подошли к самому краю укреплений, установили свои трубки между высокими кольями…
— Огонь, — сказал Эдвард.
Две сотни ручных пищалей ударили вразнобой, двести выстрелов прозвучали каждый по отдельности.
— Стреляй! — крикнул Калли немного нараспев. Тяжелые стрелы полетели из тяжелых луков и обрушились на немертвых, как ужасный мокрый снег.
Харальд Деркенсан поднял топор.
Фальконеты выстрелили снова. Орудийные расчеты тренировались месяцами, они больше боялись порицания, чем немертвых. Там, где падали снаряды, в строю немертвых образовывались прорехи, как будто их косило косой.
Любая атака живых уже захлебнулась бы. Строй рассыпался, как старый коврик, попавший в руки рассерженным детям, но все же немертвые перли вперед, и если стрела или осколок металла не убивали их на месте, они вставали и бежали дальше — или ковыляли. Твари, лишившиеся двух ног, ползли.
Немертвые шли. И их еще оставались многие тысячи.
Люди начали прикидывать варианты. Бегство не рассматривалось, но лучники понимали, что стрелять пора прекращать. Еще одна стрела? Две?
Гильдейские снова подошли к валу. До немертвых оставалось менее ста шагов. Все были напуганы.