Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 1
Шрифт:
– Да, – ответила я неторопливо, – весьма вероятно, что я приобрету несколько плантаций и обоснуюсь здесь.
Стены гостиной были украшены множеством картин. Мне захотелось произвести впечатление на моих гостеприимных хозяев. Будучи недолгое время супругой графа Рэтклифа, я успела увлечься живописью и льстила себя надеждой, что приобрела кое-какие познания в этой области.
– Я вижу, у вас прекрасные полотна испанских художников, – обратилась я к донье Инес. – Вот этот Святой Иоанн явно кисти Сурбарана. А эта картина, изображающая мулатку-гладильщицу, уж не Веласкес ли это? И очаровательная мадонна-девочка,
Всеобщее искреннее восхищение моими познаниями придало мне уверенности.
– Здесь я вижу картины очень старой работы и портреты, писанные Пантохой де ла Крусом, двухсотлетней давности. Должно быть, это фамильные портреты? – спросила я донью Инес.
Она была польщена тем интересом, который я проявила к ее роду. Полился поток объяснений. Дедушки, дядюшки, бабушки и тетушки. Все в черном, с белыми, туго накрахмаленными воротниками; в их смуглых лицах с черными глазами ощущалось сдерживаемое строгим жизненным укладом буйство натуры.
Внимание мое привлек портрет молодой дамы. Она смотрела на меня из угла гостиной. Выделяли ее не костюм, не поза, такая же скованная, как и у всех остальных, но странное выражение какой-то задумчивой жестокости. Никогда прежде я не видела подобного лица.
Но напрасно я ждала, что объяснения доньи Инес распространятся и на этот портрет. Она, казалась, не замечала его. Конечно, я не могла не понять, что она пропускает эту картину нарочно. Но мне было любопытно знать, что за женщина изображена на этом холсте.
– А кто эта дама? – спросила я. – У нее очень своеобразное выражение лица.
Я почувствовала легкое смущение хозяйки. Но в конце концов, если бы она желала во что бы то ни стало скрыть, что за женщина изображена на портрете, она бы не держала его в гостиной.
– Это моя мать в молодости, – ответила донья Инес. – Ее давно нет в живых.
Я поспешно перевела разговор на другую тему. Однако я вспомнила, что служанка Сесилья говорила мне что-то о матери доньи Инес и даже называла ее имя. И в голосе черной горничной тогда тоже я почувствовала некоторую скованность и смущение. Что за тайна была связана с матерью хозяйки? Хотя, впрочем, возможно, никакой тайны и не было. Просто отношения были не так уж очень хороши. Это бывает. Но мне не довелось этого испытать, у меня не было родной матери.
Глава двадцать девятая
На следующий же день я решила позаботиться о себе и о детях. С кораблем, отплывавшим в Англию, я отослала распоряжение моему управляющему продать часть моего имущества, и, обратив полученные средства в золото, переслать мне. Сбор доходов с моих английских владений должен был частично пересылаться мне и моим детям. Контролировать все это я поручила Джону Элмсбери. Я знала, что он мне не откажет в этой услуге.
После пребывания в гостях у родителей Коринны мы должны были отправиться в поместье Карлтонов. Там я предполагала осмотреться, отдохнуть и затем, пользуясь деловыми советами Брюса Карлтона, приобрести плантацию.
– Женщин-плантаторов не так уж много, – заметил он. – Это занятие не такое уж легкое.
– Что ж, – я пожала плечами, – значит, я стану одной из первых ласточек.
А пока Коринна и Брюс показывали мне город. Этот недавно построенный город действительно был красив.
Но развлечений в городе, как мне показалось сначала, было не так уж много. Прежде всего, не было театров. Я сказала родителям Коринны, что театры следовало бы завести. Тем более, что в городе находились резиденции многих богатых плантаторов, эти люди могли бы щедро оплачивать актеров. Интересно, что мое предложение было принято к сведению. И в городе в скором времени появилось два театра, актеры были из Мадрида, столицы Испании, их соблазнила щедрая плата, как я и предполагала.
Другим местным развлечением являлось ежевечернее гулянье на площади. Когда спадала дневная жара, дамы выезжали в легких колясках, а кавалеры – верхом. Коляска, в которой сидели мы с Коринной и ее матерью, привлекала всеобщее внимание. Вскоре я заметила, что местные дамы начали копировать мои манеры и одежду. У нескольких я отметила мою прическу. Это наполнило меня еще большей уверенностью в себе. Пока никто из местных кавалеров не смел ухаживать за мной. Да здесь это и не принимало такие формы, как в Лондоне. Там мужья и жены часто жили врозь. Здесь женатый мужчина мог считаться потерянным для дамского общества. Флиртовать позволялось только девушкам на выданье и молодым людям, кандидатам в женихи. Это, конечно, не оживляло общества.
Днем я часто проводила время во внутреннем дворе. Он назывался на испанский лад «патио». Здесь, за высокими белыми стенами, жара не ощущалась. Зелень цветов и деревьев окружала фонтан. Коринна, ее мать, я, наши гостьи располагались вокруг фонтана; кто-нибудь из нас наигрывал на гитаре, мы напевали, вышивали или плели кружева, играли в карты.
Однажды мать Коринны пригласила в патио нескольких испанских цыганок, давно переселившихся на Ямайку. Танцы цыганских девушек, всплески рук, гордые извивы бедер совершенно очаровали меня.
Сопровождавшая плясуний старуха-цыганка принялась гадать дамам по руке. Взяв у доньи Инес серебряный наперсток, она чертила им крест на каждой ладони и предсказывала только хорошее. Дамы весело смеялись.
Я также протянула свою ладонь. Прикосновение серебряного наперстка приятно щекотало. Старуха вглядывалась в линии моей ладони. – Тебе суждено долголетие, – начала она.
– А красота? – шаловливо перебила ее Коринна. – Сохранит ли донья Эмбер свою прославленную красоту?
Я заметила, что местные дамы, по-испански скованные на людях, становились веселыми и даже озорными в своей компании в патио. Вероятно, эту испанскую черту Коринна восприняла от матери.
На вопрос о красоте цыганка ответила утвердительно. Все, и я в том числе, весело смеялись.
– Многие мужчины любили тебя, – прямо заявила старуха, и тотчас добавила, – и еще многие будут любить. Странных людей ты встретишь в своей жизни и сблизишься с ними.
– И чем же все кончится? – спросила я.
Я понимала, что все это несерьезно, но не могла отказать в прозорливости старой вещунье.
– О, кончится все тем, что ты вернешься к тому, с чего начала, только начала ты бедной, а вернешься богатой.