Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

Фукс Катарина

За нами кричали, выкрикивали угрозы. Капитан, незнакомый мне человек, приказал убрать сходни. Мы уже стояли на палубе. И вдруг Турчанинов стремглав кинулся по сходням вниз. Туда, где сгрудились стрельцы, готовые схватить. Он выхватил из-за пояса пистолет и швырнул на снег. И быстро, не оглядываясь, пошел вперед. Стоявший рядом со мной Плешаков что-то пробормотал. Катерина медленно ступила на сходни и сошла вниз. Она побежала, догнала Турчанинова и пошла рядом с ним. И ни с кем они не простились. Я увидела, как стрельцы окружили их. И тут Аришка, прижимая к груди своего ребенка, заплакала. И братишки Катерины заревели громко. Сходни убрали и

корабль двинулся в море. Все так быстро сделалось. Я только поняла, что моего сына здесь нет, а эти мальчики остались совсем одни. Как-то так вышло, что я только это понимала. Потом капитан подошел ко мне. Он сказал, что его зовут Питер Айрленд. И я вспомнила, что и прежде была у меня жизнь, кого-то я любила, и об этом человеке я слышала. Но то все прежнее, как будто и вовсе не бывало.

– Вы – друг моего сына, – сказала я, удивляясь, как это я говорю.

Он кивнул и пожал мне руку. Я хотела заплакать, и не могла.

Корабль вышел в открытое море. Мы стояли на палубе.

– Теперь не будет земли? Только море? – спросил маленький Андрей.

– После России не будет земли, – серьезно сказал Гриша.

Мне вдруг подумалось, что они как-то странно правы. После России если и будет что-то, то какое оно будет? Будет ли земля? Или и вправду одно море?

Я посмотрела на мальчиков и взяла их за руки. Они славные были ребята – волосы русые и немного вьющиеся, а глаза – карие.

– Будет земля, – сказала я, – Будет совсем другая земля. Но вы маленькие, вам легче будет.

Через несколько дней четверо моих спутников уже помогали матросам, серьезные и сосредоточенные. Мальчики успели исходить и излазить весь корабль, уже знали кучу английских ругательств и много просто слов. Новая жизнь начиналась.

Глава двести четвертая

В Лондоне я встретилась с Брюсом. Выяснилось, что мои имущественные дела ему удалось уладить. Он собирался в Париж. У Селии и Чоки родился сын, ему дали имя – Николаос. Я порадовалась этой вести. Константин Плешаков обосновался в Лондоне. Шишкин с женой и ребенком отправился в Берлин, а близнецы Рогозин и Алексеев поехали в Париж вместе с моим сыном. Братья Катерины остались со мной. Я все же решилась ехать в Америку к Санчо. Мальчиков я хотела оставить в доме Питера Айрленда. Но они не хотели этого, хотели ехать со мной. И я взяла их с собой.

После России все воспринималось совсем по-другому. Уже в порту я узнала, где дом Санчо Пико. Помню, как я вошла в сад во внутреннем дворе и увидела его. Я его узнала. Узнала его бородку, совсем седую, и очки. Он сидел в глубоком кресле и читал. Он поднял голову и узнал меня. Тогда он поднялся с книгой в руке, положил ее на кресло, подошел ко мне и бережно обнял. Мальчики смотрели на него.

– Вот и я, – сказала я, – А эти мальчики – из очень далекой страны. Они умные. Попробуй научить их чему-нибудь.

В сад вышла молодая женщина и двое Молодых людей. Это была Мелинда, дочь Коринны, моей сестры, со своим мужем, и ее младший брат Джон-Хуан. Мелинда меня не узнала, а Хуан даже не помнил. Потом какая-то старая женщина с плачем кинулась мне на шею. Это была моя милая верная служанка Нэн Бриттен.

До самой смерти Санчо Пико я уже с ним не разлучалась. А когда он умер, мы с Нэн вернулись в Лондон. Андрей и Григорий остались в Америке. Они занялись книгопечатанием и торговлей книгами, и дело это у них процветает и до сих пор.

После трагической гибели королевы Франции

мой старший сын Брюс переехал в Лондон. Сейчас он женат и счастлив в своей семье. В Лондоне теперь живет и мой сын Чарльз-Карлос. И у него семья.

А я, как мне когда-то нагадали, вернулась к истокам. Живу в провинции, хозяйничаю в своем поместье. Дочь мою Селию и зятя Андреаса я так больше и не видела. Анхелита и Мигель живы и счастливы детьми и внуками. Но одно горе омрачило их жизнь – ранняя смерть Аны. Бедная девочка умерла при родах, умер и ребенок. Николаос больше не женился. Он остался жить в семье своего друга. У Чоки и Селии родилось девять детей: шесть сыновей и три дочери. Вот так думаешь, будто жизнь вошла в какое-то устойчивое русло, глубокое, и будет течь себе спокойно. И тут вдруг происходят перемены. Умер Чоки в несколько дней, от воспаления легких. Самая младшая девочка родилась через две недели после его смерти. Ей дали имя Эльвира, ведь так я себя называла в Испании. Горько мне было от этой смерти. Я оплакивала Чоки и каждый день писала дочери, умоляя ее не предаваться горю так отчаянно, ведь ее жизнь нужна ее детям.

Недавно мне привезли из Мадрида большую картину. Теперь она висит на стене в гостиной. И я то и дело подхожу к ней и смотрю. И вот как будто Чоки, мальчик мой, и не умирал. Ведь вот он, вот на этом холсте, вот его лицо, его глаза. Это его сыновья. А вот и еще лица. И в них я различаю и свои черты. И это тоже дети моего Чоки и моей Селии. Вот только дочь мою я с трудом могу узнать в усталой, располневшей женщине, с грустной и милой улыбкой сидящей среди своих детей. А вот эта маленькая девочка, которую она держит на коленях, это моя внучка. Я смотрю, и мне кажется, будто моя внучка это и есть моя дочь. И значит, и сама я еще молода и красива.

Когда я начинала все это писать, я думала, что кому-то что-то смогу посоветовать, поделюсь своим опытом жизни и бог весть что еще. Очень даже глупо. И теперь, прощаясь с вами, я могу сказать только одно: Старайтесь быть счастливыми и не мучить других людей. Вот, пожалуй, и все.

Эпилог

Последние страницы с этими бурными описаниями приключений прекрасной Эмбер уже в типографии. Наборщики набирают текст и, может быть, им интересно. А, может быть, они просто работают и не вдумываются особенно, так даже лучше – меньше ошибок.

А мы сидим в маленьком кафе под открытым небом, то есть не совсем под открытым небом, потому что пестрый тент. Мы сидим за столиком – я и Маргит Ач, моя новая приятельница, она из Будапешта, она там работала в издательстве, а теперь, учитывая сложившиеся обстоятельства, непонятно, где она будет работать, и даже где она и ее дети будут жить. Я бы хотела помочь ей. И две чашечки кофе допиты до половины, потому что мы пьем медленно. И еще мы курим уже по третьей сигарете. Здесь, на набережной Скьявони, напротив самой знаменитой венецианской гостиницы – «Даниэли».

– Здесь жили Мюссе и Жорж Санд, – говорит мне Маргит.

– О! – говорю я.

Я не знала, что они именно здесь останавливались, поэтому я говорю искренне:

– Вы так много знаете, Маргит.

– Мы с ним тоже здесь жили, – говорит она и глаза ее наполняются слезами.

«Мы с ним» – это она и ее муж, о котором мне известно, что он убит в тюрьме. Но, кажется, ей хоть есть о чем вспомнить, а вот мне – не о чем. Я открываю сумочку и вынимаю носовой платок. На стол легонько падает фотография моей Анны.