Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2
Шрифт:
– Что с ней? – пробормотала я, указав на скорчившееся на полу существо.
Он решительно шагнул вперед.
– Осторожно! – невольно вырвалось у меня. Он оглянулся и…
Боже, он улыбнулся! Сколько веков тому назад я видела живую человеческую улыбку? Боже, Боже!.. Юная мужская, чуть простодушная улыбка… Боже!..
Я не могла сдержаться и тихо заплакала.
Он наклонился над лежащей женщиной и, приподняв костлявую ее руку, пощупал пульс. Затем распрямился.
– Мертва! – чуть отчужденно произнес он, и тотчас добавил,
– Нет, нет, ничего, – я прислушалась к звучанию своего голоса. Чуть глуховато, но, кажется, вполне по-человечески и внятно.
Интересно, почувствовал ли он по моим интонациям, что я пытаюсь улыбнуться?
– Нам надо уйти отсюда, – он подошел ко мне.
– Куда? – я грустно подумала, что эта женственная беззащитность моих интонаций должна страшно контрастировать с моей уродливой внешностью.
– В мою камеру, – ответил он. – Здесь можно пройти.
Я покорно двинулась за ним. Спотыкаясь о завалы и осыпи, мы пробрались в его камеру. Он держал меня за руку. Я чувствовала, как дрожат его пальцы.
– Завтра придет стражник, – теперь он чуть задыхался. – Принесет воду и хлеб. Надо будет попытаться бежать.
Я кивнула. Зубы мои стучали. Боже, он услышит и что же он подумает?
Он действительно услышал и заговорил с искренним сочувствием:
– Успокойтесь! Все будет хорошо. Вы, наверное, пробыли здесь очень долго?
– Да, – я силилась овладеть собой.
– А я совсем мало. Но, честно говоря, с меня довольно!
Такая мальчишеская искренность прозвучала в его голосе, что я невольно засмеялась.
Он помог мне устроиться поудобнее на охапке соломы и присел рядом.
– Дайте мне воды, – попросила я, внезапно ощутив сильную жажду.
Он поднес мне кувшин, подал хлеб. Я поела, запила хлеб водой. Подумайте сами, после всего, что произошло, я спокойно могла есть и пить.
– Возможно, именно мне вы будете обязаны своей свободой, – сказала я.
– Почему? – спросил он с любопытством.
Я рассказала историю моего бегства. Редко кто имел такого внимательного слушателя. Он спросил, кто я.
Мне не хотелось много говорить о себе. Я сказала только, что я из далекой страны, именуемой Англией, мое имя Эмбер, что означает «янтарь» так назвала меня мать, потому что мои младенческие глаза напомнили ей янтарные глаза моего отца, которого она очень любила. Я вдова, у меня трое детей. А в тюрьму я попала, потому что влюбилась в испанца-вольнодумца; чтобы иметь повод схватить его, его обвинили в убийстве моей младшей сестры, а меня обвинили в соучастии. Должно быть, его казнили. А где мои дети и дети моей сестры, я не знаю…
– Вы так отрешенно говорите обо всем этом, – с горечью произнес он. – Я чувствую, как заточение истерзало вашу душу.
Я подумала, что он умен и в состоянии тонко чувствовать.
– Не знаете ли вы, кто была та женщина, которая
– Как раз и знаю, – ответил он совсем по-детски. – Когда меня вели в эту камеру, мне сказали, что рядом, в соседней камере, – безумный гермафродит…
– Значит, это даже и не женщина! – я вздрогнула от отвращения.
– Нет, не женщина и не мужчина. Это страшная камера. Там, должно быть, давно кто-то умер, а скелет не убрали. Видели, как она размахивала костями?
Я кивнула.
Мне показалось, что он внимательно смотрит на меня.
– Они мне сказали, чтобы поиздеваться надо мной, – он сделал паузу, – ведь я осужден за преступление против нравственности.
– Я тоже, – быстро сказала я, чтобы ободрить моего собеседника.
– А то существо, – заметил он, – кажется, не совершило никакого преступления. Оно попало в заточение просто потому, что родилось не таким, как большинство людей. Бедняга!
– Да! – эхом откликнулась я.
Вдруг я вспомнила свою жалость к жуку… Теперь меня все сильнее охватывала жалость к этому юноше… Значит, ко мне возвращается способность чувствовать!..
– Я не спрашиваю вас, за какое преступление против нравственности вы осуждены, – решительно заговорил он. – Скорее всего, просто за любовь к мужчине. Я же осужден за мужеложество.
– Люди имеют право наслаждаться жизнью так, как им хочется, – громко произнесла я. – Главное, чтобы они не причиняли друг другу вреда.
– Пожалуй, – он тихо рассмеялся, затем голос его сделался робким. – До прихода стражников еще так много времени. Я так давно ни с кем не говорил. Хотите, я расскажу вам о себе?
– Да, разумеется, – с воодушевлением согласилась я.
Глава сто шестнадцатая
И он начал свой рассказ.
– Я родился очень далеко от этих мест, так же как и вы. Мы оба говорим по-испански, но это не наш родной язык. Мой родной язык – язык унгаров. Моя родина – унгарское королевство. Это красивая земля. Там есть и горы, и зеленые холмы, и реки, и леса, полные диких зверей. Некогда наше королевство было велико и обширно, но теперь часть наших земель принадлежит оттоманскому султану.
Вы сказали мне, что вы благородного происхождения. О себе я, к сожалению, так сказать не могу, хотя и появился на свет в большом замке. Отец и мать прислуживали в замке. По-унгарски меня нарекли Чоки, а христианское мое имя Андреас.
Я рос, играя на обширном замковом дворе, бродя по бесчисленным галереям и переходам. Хозяева гордились древностью своего рода.
Однажды в гости к ним приехал один из оттоманских полководцев. Мне было тогда лет десять. Конечно, я выскочил во двор, поглядеть на гостя.