Падение и величие прекрасной Эмбер. Книга 2

Фукс Катарина

Карету впустили во двор. Я попросила слугу проводить меня к моей дочери. Но я еще не успела войти в дом, а Селия уже шла мне навстречу. Она все поняла по моему лицу.

– Я знаю, – быстро и тихо сказала я. – Он?

– Да, – молодая женщина чуть склонила голову.

– Давно ты знаешь? Или он только сейчас сказал тебе?

– Совсем не говорил. Я догадалась. Просил послать за тобой. Я только собралась…

– Ему надо бежать. Его легко могут заподозрить…

– Не хочет. Идем к нему. Сказал, что все объяснит, когда ты приедешь.

Мы быстро вошли в дом. Селия

провела меня в спальню.

– Вот, Андрес, – быстро заговорила она, отворяя дверь. – Все как ты хотел.

Большая кровать была аккуратно застлана покрывалом, зеленым, шелковым, без единой складки. Я обернулась, ища глазами Чоки. Он сидел на большом сундуке, откинувшись к стене, с таким видом, будто все вокруг: эта комната с ее убранством, этот дом, вся эта жизнь уже не принадлежали ему.

– Николаос знает? – успела я шепнуть Селии в дверях.

– Нет, – ответила она едва приметным движением губ.

Я посмотрела на Чоки, и он посмотрел на меня. Взгляд у него был задумчивый, но странно спокойный. Я обо всем догадалась. Но как именно он мог на такое решиться? И что теперь будет с ним?

– Я знаю, Чоки, – сказала я, подходя к нему. – Я еще утром догадалась, когда узнала об убийстве. Но как ты… Потому что Николаос?

– Нет, – он заговорил, и я удивилась его внезапным мальчишеским интонациям, – нет. Не поэтому. Не только поэтому. Я все узнал. Все, что терпел Николаос. Ради меня и вас, и многих других. Я понял, что нельзя, такой ценой нельзя. И этот человек не должен жить. Я знал, что сейчас он в Мадриде, в своей резиденции. Я понял, как пробраться. И это сделал. Сейчас не раскаиваюсь. Я не хочу сам себя судить и наказывать. Если я виновен, я буду наказан как-то свыше. Не уговаривайте меня бежать. Это невозможно. Если в городе начнутся аресты, я пойду и объявлюсь. Свобода такой ценой, ценой постоянных унижений другого человека – этого нельзя было вытерпеть. Если бы я узнал раньше!

– Ты был болен. Он не мог тебе сказать.

– Но вы знали.

– Он рассказал мне. Но я не представляла себе. Я только недавно поняла.

– Если мне придется уйти, не оставляйте Селию.

– Ты думаешь о незнакомых тебе людях, о том, чтобы они остались живы и невредимы! – воскликнула Селия, не выдержав. – А обо мне, о моей боли, о том, что я умру, если тебя не будет, об этом ты не думаешь!

– А ты будешь счастлива со мной, если ради нашего счастья прольется кровь этих незнакомых людей, которые ничего о нас не знают, ты будешь?

– Не мучай меня, – заплакала она. – Ты ведь знаешь, я все сделаю, как ты захочешь!

Он усадил ее рядом с собой, обнял и начал порывисто целовать.

Они показались мне детьми, которых ожидает незаслуженное наказание, а они могут только ждать и ничего не могут сделать.

Глава сто семьдесят шестая

Я удивляюсь тому, что тот страшный в своей томительности день почти изгладился из моей памяти. Я послала слугу с запиской во дворец Монтойя. Я писала Анхелите, чтобы она не тревожилась и ничего не предпринимала.

В городе было относительно спокойно. Пока ничего, кроме слухов.

Николаос

приехал вечером, один, без Аны. Я подумала, что знает она, но спросить не решилась. Сам Николаос поздно узнал о случившемся, и, конечно, тоже обо всем догадался. Теперь оставалось только ждать.

Нет, это Бог спас нас всех. Вследствие каких-то интриг в самом инквизиционном суде расследование убийства Теодоро-Мигеля было прекращено. Никаких арестов не последовало. Преемник Теодоро-Мигеля всячески старался изгладить саму память о своем предшественнике. Николаос объяснил мне, что такое случается нередко. Нам это было на руку. Где-то спустя неделю мы вздохнули свободно.

Я еще помнила, каких мучений стоило Чоки то случайное убийство, когда он в тюрьме защищал меня. И теперь я опасалась возврата болезни, но боялась делиться своими опасениями, никому не говорила. И ведь то, что он сделал теперь, было убийством сознательным. Но ничего не случилось. Он не заболел. Я думала, что его спасло это осознание, что он не имеет права сам наказывать себя, расслабляясь и заболевая; и ведь и моя дочь была рядом с ним, такая болезнь, вызванная мучительным чувством вины, была бы предательством по отношению к ней. Он только сделался, на мой взгляд, каким-то более замкнутым и серьезным.

Я продолжала жить во дворце Монтойя, пользуясь гостеприимством Анхелиты. Обе молодые пары приглашали меня в свои дома, но я чувствовала, что им будет лучше без меня. Я много беседовала с сыном, иногда навещала Переса.

Я решила начать готовиться к отъезду в Америку. Мигель и Анхелита намеревались проводить меня до Кадиса. Там я сяду на корабль, и снова возникнет это ощущение, будто жизнь моя создается совеем заново.

Я уже совсем готова была к отъезду. Но тут Николаос узнал, что Англия и Испания решили восстановить дипломатические отношения. В Мадриде снова будет английское посольство. Николаос предложил мне подождать с отъездом, ведь через нового английского посла я, быть может, узнаю хоть что-то о судьбе своего старшего сына. Я последовала совету моего друга.

В отличие от Чоки, Николаос мало изменился. Он по-прежнему отличался сильным волевым характером. Вдвоем с Чоки они продолжили свои торговые операции с восточными тканями. Николаос мог определять доброту ткани на ощупь, а Чоки был его глазами. Но теперь Николаос предоставил Чоки большую самостоятельность, и тот постепенно привык сам принимать решения и не обращаться постоянно за советом к старшему другу. Селия и Ана казались совершенно счастливыми, отношения Чоки и Николаоса, которые не прервались, не смущали молодых женщин.

В день открытия английского посольства я была среди тех, кто решил посмотреть, что это будет за зрелище. Я вышла из кареты и смотрела на гвардейцев, сопровождавших роскошную карету посла. Следом ехали еще всадники. Вид этой кавалькады взволновал меня. Я вспомнила, как совсем юной видела коронационное шествие Карла II, когда он возвратился в Лондон. Какими жадными глазами я смотрела тогда на роскошь и богатство, как жаждала их. И рядом со мной был человек, которого я любила, мой первый мужчина, Брюс Карл-тон.