Падение Иерусалима
Шрифт:
— Ну а теперь, — сказала она, — проживёт ли моя дочурка час или сто лет, она христианка, и что бы ни ждало её в будущем, если она доживёт до сознательных лет, следи, Ну, — отныне ты в ответе за её тело и душу, — чтобы она не забыла предписаний и обрядов нашей веры. Передай ей завет её отца и мой собственный — пусть она выйдет замуж за христианина. Передай, что такова была последняя воля её родителей, и если она выполнит их завет, всю жизнь на ней будет их благословение, как и благословение Господа, служению которому она должна себя посвятить.
— О, — простонала Нехушта, — почему ты так говоришь?
— Потому что умираю. Не возражай. Я хорошо это знаю. Жизнь уходит из моего тела. Господь внял моим мольбам: я дожила до родов, а теперь отправляюсь туда, куда призывают меня мой супруг и Всевышний, под чьим покровом он обретается на небесах, как и мы здесь, на земле. Не сокрушайся, тут нет никакой твоей вины, ни один лекарь не смог бы меня спасти, ибо пережитые страдания истощили все мои силы, вот уже много месяцев, как я живу с разбитым сердцем. Дай мне немного вина — и слушай.
Нехушта молча повиновалась.
— Как только жизнь окончательно покинет меня, — продолжала Рахиль, — возьми мою дочурку и найди какую-нибудь деревню на берегу, где её могут выкормить, деньги у тебя есть. Когда она окрепнет, отвези её — не в Тир, ибо мой отец воспитает её по законам и обычаям своей религии, — а в деревню ессеев [17] на берегу Мёртвого моря. Отыщи там брата моей матери Итиэля, он член их общины, покажи ему медальон с моим именем и датой моего рождения, всё ещё висящий у меня на шее, и поведай ему обо всём без утайки. Он не христианин, но человек добрый и честный, хорошо относится к христианам и огорчается, что их преследуют; он даже написал моему отцу письмо, осудив, как он с нами обошёлся, и, как ты знаешь, хотя и тщетно, старался вызволить нас из тюрьмы. Скажи ему, что я, его родственница, молю его от своего имени и от имени сестры, нежно им любимой, защитить моё дитя и тебя, не пытаться обратить её в свою веру и вести себя по отношению к ней так, как подсказывает ему его мудрость, — и его осенят мир и благодать. И ещё скажи ему, что он в ответе за вас перед самим Господом.
17
Ессеи (эссены) — аскетическая еврейская секта. Их обычаи достаточно подробно описаны Г.Р. Хаггардом.
Примерно так, но короткими отрывистыми фразами говорила Рахиль. Затем она стала молиться и за молитвой незаметно задремала. Проснулась она уже на заре. Знаком показав Нехуште, чтобы она поднесла к ней новорождённую, ибо у неё уже не было сил говорить, она пристально осмотрела её при свете зари и, возложив руку на её головку, благословила её. Благословила она и Нехушту, поблагодарив её взглядом и поцелуем. Затем она как будто погрузилась в сон, но когда через несколько минут Нехушта посмотрела на госпожу, та была уже мертва.
Увидев это, Нехушта издала громкий, полный горького отчаяния крик, ибо после смерти её первой госпожи у неё не было никого дороже Рахили. Она нянчила её в младенчестве, в девичестве разделяла все её радости и печали, была ей верной служанкой и подругой в замужестве, а во вдовстве день и ночь старалась утешить её и защитить от многочисленных опасностей. И вот теперь ей суждено выслушать её последнее наставление и принять в свои руки новорождённую.
Нехушта поклялась, что будет оберегать дитя, как оберегала её мать, вплоть до последнего дня своей жизни. Если бы не дитя, этот день стал бы последним днём и её жизни; хотя и христианка, она была сокрушена обрушившимся на неё горем, в её сердце, казалось, не оставалось места ни для надежды, ни для радости. Её собственная жизнь была неимоверно тяжела: от рождения она занимала высокое положение среди своего дикого народа, но ещё в раннем детстве её похитили и продали в рабство; происхождение как стеной отделило её от всех жителей города, где она оказалась, — она, не желавшая иметь ничего общего с людьми низкими или быть куклой в руках высокородных, она, что стала христианкой, всем сердцем восприяла вероучение, она, что сосредоточила всю свою любовь на двух женщинах и потеряла их обеих. Тяжела была вся её жизнь, и сейчас она не раздумывая положила бы ей конец, но оставалось дитя. Пока оно живо, должна жить и сама она, Нехушта. А если дитя умрёт, тогда умрёт и она.
Однако у неё не было времени предаваться горьким раздумьям; крошку надо было накормить — и накормить в течение ближайших двенадцати часов. Погрести свою госпожу она не могла, отдать на съедение акулам не хотела, и всё же она решила устроить, по обычаю своего народа, поистине царские похороны. Какой погребальный костёр может сравниться с большим пылающим кораблём?!
Нехушта подняла тело усопшей госпожи, отнесла его на палубу и, положив госпожу возле обломанной мачты, закрыла ей глаза и сложила на груди руки. Затем сняла с её шеи медальон, уложила в узел еду и одежды и с лампадой в руке спустилась в капитанскую каюту. Здесь она увидела открытый сундук с золотыми монетами и драгоценными украшениями, которые капитан впопыхах не успел забрать. Всё это она присоединила к тому, что у неё было, и спрятала за пазухой. Подожгла каюту, спустилась в трюм, разбила кувшин с маслом и тоже подожгла его. Быстро поднялась на палубу, пав на колени, поцеловала покойную госпожу, взяла ребёнка, завернула его в тёплую шаль и по верёвочному трапу спустилась в спокойное море. Вода достигала ей лишь до пояса; скоро она уже ступила на берег и взобралась на песчаную дюну. Стоя на её вершине, она оглянулась: над галерой поднимался высокий, до самого неба, столп огня, ибо трюм был весь загружен маслом и пожар распространился в мгновение ока. — Прощай! — крикнула она. — Прощай! И, горько рыдая, направилась вглубь материка.
Глава V
ВОЦАРЕНИЕ МИРИАМ
Наконец море скрылось далеко позади; Нехушта шла уже среди возделанных земель; её путь лежал мимо виноградников, смоковниц в садах, обнесённых каменными заборами, ячменных и пшеничных полей, потоптанных так, будто там паслись целые табуны лошадей. Поднявшись на гребень холма за садами, она увидела под собой многочисленные дома из зелёного кирпича, среди них — немало спалённых пожаром. Она смело вошла в деревню и сразу же увидела груды мёртвых тел, которые пожирали собаки.
Она пошла по главной улице, пока не заметила женщину, глядевшую на неё из-за садовой ограды.
— Что у вас тут случилось? — спросила Нехушта по-сирийски.
— Римляне! Римляне! Римляне! — прорыдала женщина. — Наш староста поссорился со сборщиками налогов и отказался платить недоимки цезарю. Неделю назад нагрянули солдаты, перебили много жителей нашей деревни, забрали коров и овец и увели молодых людей, чтобы продать их в рабство, — почти никого не осталось. Такое частенько случается в нашей несчастной стране. Но кто ты такая, женщина?
— Я спаслась с корабля, потерпевшего крушение, — ответила Нехушта. — На руках у меня новорождённая девочка. Но это слишком долгая история, чтобы сейчас её рассказывать. Хочу только спросить, не найдётся ли здесь кормилицы, я хорошо заплачу.
— Дай её мне, — нетерпеливо попросила женщина. — Мой ребёнок погиб во время резни, учинённой тут римлянами, и мне не надо никакой платы.
Нехушта внимательно её оглядела. Перед ней стояла молодая, здоровая, хотя и с полубезумными глазами, крестьянка.
— Есть ли у тебя дом? — спросила она.
— Да, дом уцелел, и мой муж жив; мы спрятались с ним в пещере, но наш ребёнок играл на улице с соседскими, и они его убили. Давай мне скорее малышку.
Нехушта отдала ей Мириам, которая и была вскормлена этой женщиной, чьего ребёнка убили, потому что деревенский староста поссорился с римским сборщиком налогов. Таков был мир в те времена, когда явился Спаситель.
Покормив девочку, женщина отвела Нехушту в свой дом — скромное жилище, случайно пощажённое огнём; там они нашли несчастного виноградаря, её мужа, оплакивавшего смерть своего ребёнка и разрушение их деревни. Нехушта рассказала ему о себе ровно столько, сколько сочла разумным, и предложила ему золотой, сказав, что это один из десяти у неё имеющихся. Он взял монету с радостью, ибо у него не было ни гроша, обещав, что предоставит ей кров и защиту, а его жена будет кормить младенца целый месяц. Так Нехушта и поселилась у них. Жила она, скрываясь от посторонних глаз, а по истечении месяца дала своим хозяевам ещё один золотой, ибо это были люди хорошие, добрые, которым и в голову не приходило поступить с ней дурно или несправедливо. Видя это, Нехушта дала им ещё денег; благословляя её, хозяин купил два быка и плуг и нанял батрака, чтобы он помог ему убрать остатки урожая.