Падение Иерусалима
Шрифт:
— Уж если ты ничего не желаешь слушать, я умываю руки. Прощай.
И ушёл, предоставив Мириам её судьбе.
Озарённая закатным багрянцем, Мириам стояла со связанными руками, прикованная, словно дикий зверь, к мраморной колонне, а висевшая у неё на груди табличка во всеуслышание провозглашала её позор. Приблизившись к одному из небольших зубцов парапета — насколько позволяла длина цепи, — Мириам посмотрела вниз, на двор Израиля, где, чтобы поглазеть на неё, собралось множество зелотов. Едва завидев её, они громко завопили, заулюлюкали и стали осыпать её градом камней, один из которых угодил ей в плечо. Вскрикнув от боли, Мириам бросилась в противоположную сторону. Под ней простирался большой двор Женщин; оттуда к Никаноровым воротам вела расположенная полукругом беломраморная лестница в пятнадцать ступеней. Здесь теперь был разбит военный
Наступившая ночь не принесла с собой покоя: по-прежнему тяжело бухали тараны, как оказалось, недостаточно мощные для сложенных из огромных глыб крепостных стен, поэтому под покровом ночной темноты римляне возобновили попытки взять их приступом. Впрочем, вряд ли уместно говорить о темноте, евреи разожгли костры на стенах и при их свете отбивали непрестанные атаки врагов. Вновь и вновь со своей плоской крыши Мириам видела, как над гребнем стены появляются лестницы. По ним взбираются вереницы людей, каждый со щитом над головой. Как только первые высовываются из-за стены, евреи со свирепыми криками тут же на них набрасываются и убивают мечами, другие в это время, схватившись за верхнюю перекладину, сталкивают лестницу со всем её живым грузом прямо в ров. Внезапно послышались громкие крики радости, два римских знаменосца взобрались на стену. Но их схватили, отняли у них боевые знаки и стали издевательски размахивать этими знаками; римляне внизу ответили на это оскорбление криками угрюмой ярости.
В конце концов, утомившись от отчаянной схватки, римляне приняли другое решение. До сих пор Тит хотел сохранить весь Храм, вплоть до внешних дворов и галерей, но теперь он повелел поджечь ворота, сколоченные из мощных кедровых брусов, покрытых пластинами серебра. Сквозь дождь копий и стрел римские солдаты подбежали к воротам и стали совать пылающие факелы во все соединения и щели. Ворота загорелись, серебряные пластины расплавились, обнажилось голое дерево. И это ещё не всё: от ворот пожар перекинулся на галереи с обеих сторон, а защитники Храма были слишком измучены, чтобы справиться с этим пожаром. В мрачном молчании отошли они назад и, усевшись группами на мощёном дворе Женщин, наблюдали, как пламя подползает всё ближе и ближе. Наконец взошло солнце. Римляне принялись тушить объятые пожаром ворота и пробивать себе путь вглубь Храма. С ликующими криками легионеры, возглавляемые самим Титом и сопровождаемые конным отрядом, ворвались во двор Женщин. Отступая, евреи быстро бросились вверх по лестнице, ведущей на Никаноровы ворота. На неё никто даже не взглянул, у них просто не было времени смотреть на одинокую девушку, прикованную к столбу за какое-то почти никому не известное преступление. Они рассыпались по стенам, защищая ворота, но никто из них не поднялся на самую крышу, ибо там был слишком низкий парапет, чтобы защитить их от стрел осаждающих.
Римляне, однако, заметили её; она увидела, что некоторые из их военачальников показывают на неё всаднику в великолепных доспехах, поверх которых наброшена пурпурная мантия; Мириам поняла, что это сам Тит. Один из солдат пустил в неё стрелу, но промахнулся и попал в мраморную колонну, стрела, отскочив, упала к ногам Мириам. Тит подозвал его к себе, и по его жестам Мириам поняла, что верховный римский военачальник гневно ему выговаривает. После этого никто больше в неё не стрелял; она поняла, что вид женщины, прикованной к мраморной колонне над воротами, возбуждает всеобщее любопытство и что ей не хотят причинить вреда.
В безоблачном небе уже ярко горело августовское солнце, над крышами Храма и мостовыми дворов заплясал жаркий воздух, и тысячи толпящихся там людей поспешили укрыться в тени от огненных лучей. Но Мириам не могла от них защититься. Утром и в полдень она ещё кое-как пряталась в узкой тени мраморной колонны. Но позже тени не стало, и она изнемогала под палящими лучами, не имея ни глотка воды, чтобы утолить жажду. И всё же она дотерпела до вечера с его спасительной прохладой.
В этот день римляне не возобновляли своих атак, а евреи не совершали вылазок. Только во двор Женщин было втащено несколько катапульт и баллист, и они обстреливали двор Израиля большими камнями и дротиками. Несколько из этих камней и дротиков пролетели так близко от Мириам, что струя воздуха овеяла её волосы. Это зрелище зачаровывало и отвлекало её от собственных мук. Она видела, как солдаты с помощью рычагов и воротов натягивают верёвки катапульт и баллист. Камни или дротики укладываются в жёлоб, верёвка отпускается, и метательный снаряд с угрожающим гудением несётся по воздуху. Сперва он кажется совсем маленьким, затем, прямо на глазах, вырастает и, наконец, вновь уменьшается в размерах. Иногда камни — они наносили большие потери, чем дротики, — падают на брусчатку и, подпрыгивая, мчатся по ней, отмечая свой путь осколками разбитого мрамора и клубами пыли. А иногда, по воле злой судьбы, они врезаются в группы евреев, причиняя им большие потери.
Блуждал тут и безумный Иисус, сын Анны, чьи дикие зловещие пророчества они слышали, когда входили в Иерусалим, а затем, когда Марка захватили в плен около Старой башни. Никем не останавливаемый, он расхаживал взад и вперёд, громко вопя: «Горе, горе Иерусалиму! Горе городу и Храму!» Чтобы не слышать его криков, многие затыкали руками уши и отворачивались. И вдруг, вскинув руки, он завопил ещё пронзительнее: «Горе мне! Горе мне!» Эхо его голоса ещё не смолкло, когда огромный камень, пущенный из двора Женщин, опрокинул его наземь. Камень запрыгал дальше, а Иисус, сын Анны, остался лежать недвижимый. С осуществлением его пророчества закончилось и его жизненное паломничество.
Весь день галереи вокруг двора Женщин яростно пылали, но евреи, совсем павшие духом, так и не отважились на вылазку; римляне также воздерживались от атаки на внутренний двор Израиля. Наконец последние лучи заходящего солнца озарили склоны Масличной горы, белые шатры римских лагерей и сотни крестов с их кошмарным бременем, расставленных по долине Иосафата и склонам гор — везде, где их только можно было приткнуть. На истерзанный голодный город пала желанная ночь. И желаннее всех была она для Мириам; обильная роса, собираясь на позолоченном шпиле, непрерывно стекала по колонне, и Мириам наконец смогла хоть немного утолить свою мучительную жажду. Роса собиралась и на волосах Мириам, её голой шее и одежде; и это тоже её освежало, вливало в неё новую жизнь. После этого Мириам забылась тревожным сном, поминутно ожидая, что её разбудит шум битвы. Однако сражение возобновилось лишь утром. А пока царствовали мир и покой.
Мириам осаждали многочисленные сны. Вот перед ней холм Мория, где стоит Храм, таким как этот холм был прежде, до его сооружения — неровный, волнистый, поросший дикими рожковыми и оливковыми деревьями и населённый не людьми, а дикими кабанами и гиенами, поедающими своих детёнышей. Почти в самом центре — чёрная скала. К этой скале подходит человек в одежде араба, жителя пустыни, а с ним отрок, которого он распластывает на камне, как бы намереваясь принести его в жертву. Араб уже хочет вонзить нож в его сердце, но над холмом разливается необыкновенно прекрасное сияние, и голос свыше повелевает ему пощадить мальчика. Это так и не свершившееся жертвоприношение Исаака [33] .
33
Бытие, 22:1—14.
Ещё одно видение. Перед ней — всё тот же священный холм — Мория, но на этот раз увенчанный великолепным, хотя и незнакомым ей Храмом. Перед ним — чёрная скала. На скале, где некогда возлежал отрок, — алтарь; перед алтарём — человек с сияющим обликом, в священническом одеянии; он приносит в жертву ягнят и быков и звучным голосом возносит хвалы Яхве перед целым сонмищем людей. Это царь Соломон, догадывается Мириам.
Видение растаивает; теперь у той же чёрной скалы — другой человек, со страстным бледным лицом, с пронизывающим взглядом: он укоряет верующих в Храме за то, что в сердцах их свили себе гнездо зло и порок, и отгоняет их от себя верёвочным бичом. Мириам знает: это Иисус, сын Марии, тот самый Мессия, которому она поклоняется. Он предсказывает евреям неминуемую гибель, а они, убегая, над ним потешаются.
И это сновидение растаивает; перед Мириам — опять чёрная скала, но теперь над ней возведён золотой купол, её озаряют лучи, проникающие сквозь цветные окна. Скала окружена жрецами, свершающими странные обряды. Кажется, прошло уже много веков, как они здесь. В двери вламываются бледнолицые статные люди в блестящих доспехах и со знаком креста на щитах и нагрудниках. Они убивают проповедников незнакомой Мириам веры; скала багровеет от пролитой крови. Затем и они уходят, под куполом водворяются новые жрецы, но креста там уже нет, а башни увенчаны изображениями полумесяца.