Падение «Иезуита»
Шрифт:
Говорили долго, но о Прохорове — ни слова.
Куприн наконец не выдержал:
— А как же с Прохоровым, Александр Николаевич?
— Я запросил Ярославль, — сказал Воронцов. — Прохоров рвется в Москву, утверждает, что тяжело болен, требует медицинского обследования. Его положили сейчас в госпиталь, но я убежден, что это явная симуляция. Просто он боится потерять свои тайники, с такими трудами сорганизованную связь… — Он помолчал, а затем добавил: — Вчера я был
Специальная оперативная «Волга» шла ровно, с легким свистом — 150 километров в час. Куприн с шофером — впереди, мы с Рощиным — сзади. Звонкий, сухой осенний лес летел за окнами машины.
— О чем ты думаешь, Александр Петрович? — тихо спросил я.
— Да все о нем я думаю, — обернулся Рощин. — И о себе. Мы ведь одногодки. Я тоже в сороковом в армию ушел, во флот. Он у экзарха в Риге сидел… Я попал на Северный флот… Там меня и ранили… Подожди, я тебе как-нибудь расскажу о Севере. Вот это повесть! Не повесть — поэму писать надо о наших ребятах! Потом в комсомоле работал. Это, наверное, лучшее мое время было. А потом, когда стал чекистом, опять с моряками. Знаешь, сколько у меня друзей на Балтике? Не забывают… Ты понимаешь, как это приятно, когда тебя не забывают?.. И все-таки ужасно несправедливо, что мне уже сорок два…
Солнцем на дивных куполах своих чудо-церквей встретил нас Ростов Великий. Высокое ярко-голубое небо, какое даже не каждой весной бывает, кружило голову. Мы пообедали в маленькой столовой. Куприн заготовил бутерброды на обратный путь.
— Много, — протестовал Рощин, — не съедим.
— Не много, — сказал Куприн. — Ты учти: это на пятерых…
В Ярославль приехали уже под вечер. В областном управлении КГБ к нам присоединились два следователя. Обсудили план ареста. Прохоров находится в госпитальной палате вместе с другими больными. Объявлять ему об аресте там не очень удобно — начнутся кривотолки: ведь он всем рассказывает, какой он больной, требует, чтобы его в Москву к профессорам-специалистам отправили. Было решено, что Куприн пройдет в палату под видом врача, скажет Прохорову, что его решено отправить в Москву, а заодно проконтролирует, не оставит ли что-нибудь Прохоров в тумбочке: вполне возможно, что некоторые записи он держит при себе постоянно, не доверяясь никаким тайникам.
Куприн разыграл роль врача, как профессиональный артист. Он не сразу подошел к Прохорову, поговорил с больными, одному пощупал живот, другому велел показать язык, бормотал какую-то латынь и делал пометки в блокноте.
— Прохоров? Так, так… — Он остановился перед
Через пятнадцать минут Прохоров, с трудом скрывающий свою радость оттого, что обман его так блистательно удался, уже спускался по лестнице с чемоданчиком в руках.
— Анатолий Яковлевич, — Куприн тронул его за рукав, — на минуту зайдите сюда, пожалуйста. — Куприн открыл дверь дежурки. Прохоров вошел. Метнул взгляд на синий кант погонов майора-следователя.
— Вы Прохоров Анатолий Яковлевич? — спросил майор.
— Да, а в чем дело?
— Будьте любезны, ваши документы.
Прохоров протянул паспорт.
— Прохоров Анатолий Яковлевич, 1922 года рождения, — вслух прочитал майор. — Все точно, — сказал он Рощину.
Рощин смотрел на Прохорова. Уже год день и ночь он думал об этом человеке. Год он говорил с ним, спорил, переубеждал, изучал, надеялся и обманывался в своих надеждах, вживался в его психологию, думал его мыслями и, наконец, объявил ему войну. Уже год шла их невидимая дуэль. Сейчас он впервые увидел его.
— Согласно санкции заместителя главного военного прокурора, вы арестованы и обвиняетесь по статье 64 Уголовного кодекса РСФСР, — сказал майор.
— Что? Что такое? — спросил удивленно Прохоров. — Что это за статья?
— Измена Родине. — Майор протянул ему постановление. — Прочтите и распишитесь.
Лицо было совершенно спокойно, только руки изменили ему. Лист бумаги мелко вздрагивал, словно человек читал его в вагоне идущего поезда.
— Это недоразумение, — глухо сказал Прохоров, — это какая-то ошибка…
— Мы разберемся, — тихо сказал Рощин, стоящий за его спиной.
Прохоров обернулся. Их взгляды встретились.
…Было уже совсем темно. Прохоров сидел в машине между Рощиным и мной. Он молчал и все смотрел вперед, дальше мутно-серой дороги, дальше света фар, в ночь.
В целях конспирации оперативные работники контрразведки дали Прохорову псевдоним «Иезуит». Этот псевдоним родился случайно, но, мне кажется, оказался удивительно точным. В ночь на 2 октября 1964 года «Иезуита» не стало. Появился подследственный Анатолий Прохоров.
Сентябрь — ноябрь 1964 г.