Падение Константинополя в 1453 году
Шрифт:
Трагедия семьи трапезундских императоров была более короткой. Император Давид пользовался приличным содержанием в течение двух лет. Однако в 1463 г. его мнимый друг Георгий Амируцис донес турецким властям, что бывший император получил письмо от своей племянницы, жены Узун Хасана, в котором она приглашала своего брата Алексея или одного из сыновей самого Давида навестить ее. Султан расценил это как попытку измены. 26 марта 1463 г. Давид был брошен в тюрьму в Адрианополе; 1 ноября он сам, шесть из его семи сыновей и племянник Алексей были казнены в Константинополе. Их тела было запрещено предавать земле; когда же императрица Елена своими руками вырыла для них могилы и похоронила их, на нее наложили штраф в 15 тыс. дукатов, который надлежало под угрозой смерти выплатить в течение трех дней. Верные друзья и приверженцы собрали для нее эти деньги; однако Елена удалилась от мира, чтобы провести недолгие оставшиеся ей дни в соломенной хижине, одетой во власяницу.
Ее младший сын, трехлетний Георгий, был воспитан как мусульманин. Впоследствии ему разрешили посетить Узун Хасана, от которого он бежал к своей сестре в Грузию; там Георгий перешел обратно
317
Phrantz., с. 413—414; Lаоn., с. 497—498; Historia Politica…, с 38; Mill. 4, с. 108—111.
Очень немногое известно нам и о судьбе тех министров императора Константина, которые пережили крушение империи, а также их семей. Если им и удалось вернуть себе свободу, то оставшиеся годы они принуждены были жить в безвестности. Когда порядок был восстановлен, султан стал давать разрешение на выкуп пленников. Получив от ученого Филельфо письмо, полное грубой лести, он освободил его тещу Манфредину Дориа, вдову Иоанна Хрисолораса, и отослал ее в Италию к зятю, с которым в прошлом она, как об этом злословили, состояла в интимных отношениях [318] . Верному другу и секретарю Константина Франдзису удалось через несколько лет выкупить и себя, и жену. Они уехали на Корфу, где он жил, находя утешение в оказании помощи своим соотечественникам и в преданной дружбе с членами семьи своего господина. По приглашению дочери Фомы, вдовствующей королевы Сербии, он ездил на Левкас к ее зятю Леонардо Токко, брату первой жены его императора; он совершил также поездку в 1466 г. в Рим на свадьбу принцессы Зои и Караччоло. Вскоре после этого он и его жена постриглись в монахи. В монастыре он и завершил свои записки, в конце которых изложил свою религиозную концепцию; несмотря на дружбу со сторонниками унии, Франдзис не смог заставить себя признать учение о том, что Святой Дух исходит и от Отца и от Сына. Его исторические записки продолжаются вплоть до 1477 г., по-видимому, он умер в 1478 г. [319] .
318
Послание Филельфо приводится в: Leg. 1, с. 62-68.
319
Рhrantz., с. 408, 411, 424—425, 429—446, 451—453.
Некоторые из беженцев попали в Венецию, где долгие годы жила дочь старого недруга Франдзиса, Луки Нотараса, Анна, которая старалась чем только могла облегчить участь своих соотечественников [320] .
Оба кардинала-грека остались жить в Италии. В 1459 г., после смерти Григория Маммаса, папа возвел Исидора в сан патриарха Константинопольского — в нарушение всех традиций византийской церкви. Исидор умер в 1463 г., и этот чисто номинальный титул перешел к Виссариону, прожившему до 1472 г. Все свои средства он потратил на собрание прекрасной библиотеки греческих текстов, которую он завещал Венеции, а также на оказание помощи беженцам.
320
Sathas 1, IX, с. VI—XI.
Архиепископ Леонард возвратился на свою кафедру на Лесбосе и находился там в момент захвата острова турками. Он снова попал в Константинополь, на этот раз пленником. Вскоре его выкупили, и он вернулся в Италию, где и умер в 1482 г. [321] .
Георгий Амируцис, который после падения Константинополя написал Виссариону письмо с просьбой дать ему денег для выкупа своего младшего сына Василия, сумел благодаря своим интригам в Трапезунде снискать расположение турок. Двоюродный брат Георгия Махмуд-паша оставался его закадычным другом и даже постарался обратить на него внимание султана; положение Георгия еще более укрепилось после того, как его старший сын Александр перешел в мусульманство. Султан Мехмед, на которого Амируцис произвел впечатление своей эрудицией, поручил ему подготовить современное издание «Географии Птолемея», которую Александр, ставший неплохим ученым-арабистом, снабдил арабскими названиями, а затем и полным арабским переводом. Позднее, в 1463 г., Георгий влюбился во вдову последнего герцога Афинского, жившую на пенсии в Константинополе, и вознамерился жениться на ней — при живой жене. Патриарх Дионисий отказался санкционировать подобное двоеженство. Тогда Георгий пустился в интриги, направленные на то, чтобы сместить патриарха, а сам перешел в мусульманство. Несколько недель спустя он неожиданно умер во время игры в кости. Так свершился над ним Божий Суд [322] .
321
См.: Breh. 1, с. 348—349; Leоn. 1. Об Исидоре говорили, что под конец жизни он впал в старческое слабоумие (см.: Pastor, II с. 323).
322
Кrit., с. 117; Ecthesis Chronica, с. 26—28, 36; Historia Politica…, с. 38—39, 96—101. См.: Tomadakis 1, в которой автор пытается — с моей точки зрения, безуспешно — обелить Амируциса.
Из всех мыслителей, блиставших в последние годы византийской свободы, только Георгий (Геннадий) Схоларий Гемист был призван сыграть конструктивную роль в создании нового мира, в объединении своего народа вокруг церкви и устройстве патриаршего двора, при котором можно было бы во мраке наступившего безвременья сохранить традиции императоров до тех пор, пока вновь не наступит рассвет и Византия не возродится, подобно фениксу [323] .
Этот рассвет так никогда и не наступил. Прежняя вселенская Византийская империя погибла навеки.
323
См. выше, с. 138—142.
Нетрудно согласиться с тем, что в мировом историческом процессе сам 1453 год, как таковой, не столь уж существен. Византийская империя была уже обречена. Утратившая б'oльшую часть своей территории, населения и богатства, она все равно должна была погибнуть независимо от того, когда именно турки решились бы нанести окончательный удар. Мнение о том, что византийские ученые устремились в Италию по причине падения Константинополя, выглядит несостоятельным. На протяжении жизни более чем одного поколения Италия оказалась наводнена византийскими профессорами, а из двух наиболее выдающихся греческих мыслителей, живших в 1453 г., один, Виссарион, уже находился в Италии, в то время как другой, Геннадий, так и остался в Константинополе. Если торговля итальянских приморских городов пришла в упадок, то в гораздо большей степени это явилось следствием открытия новых океанских путей, нежели установления турецкого контроля над Проливами. После 1453 г. Генуя действительно стала довольно быстро деградировать, однако причинами этого были скорее, ее непрочные позиции в самой Италии; Венеция же еще долгие годы вела свою торговлю в Леванте.
То, что русские оказались теперь главными поборниками православия, а Москва возвысилась до роли Третьего Рима, тоже не было чем-то совершенно неожиданным. Самосознание русских давно активно развивалось в этом направлении, когда их армии уже гнали неверных татар обратно через степи, в то время как Константинополь все больше нищал и вступил в нечестивую сделку с Западом. Семена всего этого уже были посеяны, и падение Константинополя лишь ускорило их всходы. Если бы султан Мехмед был менее целеустремленным, а Халиль-паша более убедительным в своих доводах; если бы венецианская флотилия двинулась в путь двумя неделями раньше; если бы в последний решающий момент Джустиниани не ранили в сражении на стенах, а потайную дверцу Керкопорты не оставили открытой, то в конечном итоге все это мало что изменило бы. Византия продержалась бы еще десяток лет, а турецкий натиск на Европу был бы на какое-то время отсрочен. Однако Запад все равно не воспользовался бы этой передышкой. Наоборот, если бы Константинополь устоял, это сочли бы свидетельством того, что опасность в конце концов не столь уж актуальна. Запад с облегчением вернулся бы к своим собственным делам, а через несколько лет турецкие войска вновь появились бы под стенами Константинополя.
Тем не менее, день 29 мая 1453 г., несомненно, является поворотным пунктом в истории человечества. Он означает конец старого мира, мира византийской цивилизации. В течение одиннадцати столетий на Босфоре стоял город, где глубокий ум являлся предметом восхищения, а науку и литературу классического прошлого тщательно изучали и берегли. Без византийских исследователей и переписчиков мы знали бы сейчас не очень много о литературе древней Греции. Это был также город, правители которого в течение многих веков поощряли развитие школы искусства, не имеющей аналогии в истории человечества и явившейся сплавом неизменного греческого здравого смысла и глубокой религиозности, видевшей в произведении искусства воплощение Святого Духа и освящение материального. Кроме того, Константинополь был великим космополитическим городом, где наряду с торговлей процветал свободный обмен идеями и жители считали себя не просто каким-то народом, а наследниками Греции и Рима, просвещенными христианской верой. Всему этому теперь пришел конец. Новые хозяева, иноплеменники, не поощряли занятий науками среди своих христианских подданных. Без покровительства свободного правительства византийское искусство начало клониться к упадку. Новый Константинополь стал блестящим городом — красивым, богатым, многонаселенным и разноплеменным. Однако его красота олицетворяла ныне могущество мировой империи султанов, а не царство Христианского Бога на земле, и его жители были разобщены различными вероисповеданиями. Константинополь возродился, став на многие века предметом восхищения всех, кто его посещал, но это уже был Стамбул, а не Византий.
Можно ли сказать, что героизм, проявленный Византией в ее последние дни, был напрасным? Он произвел большое впечатление на султана, что наглядно проявилось в жестокостях, допущенных им после захвата города, и он не решился бы на риск вторично испытать мужество греков. Султан всегда восхищался образованностью греков; теперь же он убедился, что и их героический дух отнюдь не исчез. Очень может быть, что, когда воцарилось спокойствие, именно это восхищение побудило его к тому, чтобы проявить более доброе отношение к своим греческим подданным. Условия, которые он предоставил патриарху Геннадию, помогли воссоединить греческую церковь и дали большинству греческого народа какую-то форму самоуправления.